удивлённая Агата. – А много?
Деды и бабы покрутили головами.
– Десять грошей в копилку Братства за умершие души и которым не откуда ждать спасения, и для Братства, и калекам и больным, на…
Агата начала искать под платьем узелок и развязывать его.
– И позвольте мне сесть подле Девы Марии.
– Но это быть ни в коей мере не может, потому что это место старших, – сказал сам писарь тихо.
– Я больше за вписывание заплачу, а позже…
– Болтушка! – кричали другие. – Этого быть не может.
Агата неведомо откуда, потому что не из узла, достала, блестящую золотую бляшку и, поднимая её пальцами вверх, воскликнула:
– Столько дам за вписывание.
Писарь нетерпеливо стянул губы, а деды стояли в недоумении.
– Если ей золото ничего не стоит, – сказал Лагус, – видно, имеет возможность приобретать его! Ведьма! Ведьма! Врачиха какая-то! Не хотим ни денег, ни её! Отхлестать!
– Я ручаюсь за эту женщину, – сказал писарь.
Лагус покрутил головой.
– Как хотите, ручайтесь, не ручайтесь, а помните, чтобы из этого худа не было.
– У Девы Марии? – спросила Агата.
– Садись, где хоччешь, – воскликнул Лагус, – только не подле меня, чтобы дьявол, который тебя задушит, ко мне не прицепился.
Агата бросила золотую бляху на стол и стояла, ожидая. Писарь перевернул страницу, поднял голову и спросил:
– Агата?
– Пишите: Агата Русинка.
– И добавьте, – сказал горбун, – Ювелирша, это будет её крестное имя в Братстве.
Агата грустно улыбнулась.
– А раз вы счастливо вписались, – сказал грубовато Лагус, – пусть же пан писарь прочтёт вам права, чтобы вы их придерживались, потому что для этого выбраны мы, старшие, и названы бичёвниками, чтобы закон наш бичом охранять.
Только кончился этот обряд и писарь отступил немного в сторону, шепча что-то Агате, когда с башни костёла Девы Марии зазвонили колокола и деды спешно начали рассеиваться.
Остались только писарь Гроньский и Агата.
VI
Князья
– Скажите мне, – сказал Гроньский, когда все разошлись и он остался только с Агатой, – что вас сюда привело, что вас довело до этого состояния? Каким образом вы взяли нищенские торбы и палку и забрели аж сюда, в Краков?
– Это долгая и грустная история, – отвечала Агата, – и не каждому я даже хотела бы поведать.
– Всё-таки поведайте мне, что был вам полезным.
– Пусть вас за это Бог наградит. Может, когда-нибудь и я вам пригожусь. Но откуда это любопытство, пане Гроньский? Это совершенно вам чуждо.
– Это не совсем только любопытство, – ответил, усмехаясь, старик. – Если бы и так, не удивляйтесь. Из всех страстей эта дольше всех остаётся в человеке. Он сам часто не скажет, почему хочет знать, а хочет. В конце концов, когда расскажете мне о себе, смогу вам лучше при случае послужить.
– Это для вас незнакомая вещь, грустная, да и я полностью всего не знаю.
– Как