разбуди ее в себе. Разбуди в себе ярость, превосходящую мою, и только тогда твой удар причинит мне вред.
Стальной Змей крикнул, отвел на несколько секунд копье, но только для того, чтобы с прыжка вонзить его в тело великана. Но стальное оружие отскочило от почерневшей коры, словно и то было из стали.
– Это не ярость. Не истинная ярость, во всяком случае. Твоя злость слаба. Она сродни лужице после моросящего дождя. Нельзя направить лужу, только реку.
– А река начинается с ручья.
Стальной Змей ударил копьем плашмя о землю, и то завибрировало в его руках. Он закрыл глаза, вспомнил ту дорогу, которую ему пришлось пройти. Вспомнил всю несправедливость, с которой он столкнулся. Все смерти, всю горечь мира, и эти воспоминания он вложил в следующий, мощнейший удар. Стой перед ним обычный человек, он бы не выдержал выпад, но от некогда могущественного бога копье отскочило, словно было игрушечным.
– Жалкая попытка, – сказал исполин. – Ты ищешь в себе злость всего мира, но достаточно найти злость одного человека – тебя самого. Что страшит тебя? Что мешает найти собственную ярость?
Стальной Змей опустил голову. Он никогда не думал о том, что вызывает в нем ярость, и старался уйти от этого чувства. Все учителя, которых он встретил на пути, учили воина прятать эмоции. Удар не может быть точным, если глаза застилают слезы, если злость мешает целиться, если любовь заставляет руки дрожать. Стальной Змей хорошо выучил этот урок, и его удар всегда был точным. Но какой прок от точности, если его сталь недостаточно крепка, чтобы разбить обожженную кору?
Стальной Змей ударил снова. И снова его копье отскочило, словно бы перед ним стояло не обожженное дерево, а неуязвимый исполин. Но воин не унимался. Он снова и снова бил, не боясь за собственное орудие. Не боясь, что на стали появятся зарубки, что древко в конце концов лопнет и развалится.
– Ну что, человек? – спросил бог-олень. – Нет в тебе той ярости, что присуща истинным воинам? Раньше люди дрались иначе. В ход шло все: зубы, ногти. Драли волосы, кусались и толкались. Ваш народ придал битве слишком изящную форму, а меж тем истинная ярость кроется в первобытном. Скажи, ты зол по-настоящему, когда пытаешься пируэтом выбить врага из равновесия или когда пытаешься выцарапать ему глаза?
Змей не ответил. Он фыркнул, поднял копье параллельно земле и тут же уронил его. Воин закричал и бросился на бога-оленя, словно тот воплощал все зло мира. Словно именно кусок почерневшего дерева олицетворял все страхи Змея, все его неудачи и ложные надежды. И воин рвал. Он голыми руками сдирал кору, заставляя мертвое дерево плакать огненными слезами. Пламя охватило и самого Змея, из его рта и глаз сочился огонь, отбрасывая тень на бога-оленя.
Когда Змей закончил, от идола остался только пылающий пень, а вокруг валялись черные куски ствола. Бог-олень ушел и больше не донимал Змея своими речами, но от этого воину вдруг стало одиноко. Стало тоскливо.
Без огня лес посерел. Сам воздух стал серым, безжизненным. Словно Змей оказался