и потому продолжил. – Думаешь, в таком случае я сам себе в ногу стреляю, с этим Советом, со Школой, с проектом Университета, да?
Даниль, чтобы не отвечать и сделать паузу, в свою очередь приложился к бутылке, осушив ее до дна в несколько больших глотков, и отставил в сторону, отметив, как у его движений постепенно начала проявляться пьяная инерция. Еще сильнее и бутылка, пожалуй, могла разбиться. Андрей, кажется, принял молчание собеседника за намек, и стал развивать мысль дальше, не дожидаясь уточняющих вопросов.
– Даже если мы не попадемся, рано или поздно придется прекратить это по одной простой причине. Мы больше не сможем это скрывать, а убеждать или заставлять кого-то еще делать то же самое я не хочу и не могу, не чувствую в себе сил. И уж точно не хочу превращать это в организацию. В любой организации идея рано или поздно становится ритуалом. А быть лидером культа, что тайного, что официального, это сомнительное удовольствие, если ты не функционер с манией величия или не психопат.
Даниль горько усмехнулся, стараясь не смотреть в этот момент на напарника. Вместо этого он перевел взгляд на одинокую березу, росшую на краю поселка, и до рези в глазах стал вглядываться в переплетение ветвей, расплывающееся в накатывающих сумерках.
– Меня ты убедил.
Он пустил слабину в голосе, запоздало поняв, что бросил фразу, настолько явственно пронизанную тоской и обидой, и тут же разозлился на себя за это. И на Андрея тоже, за то, что он постоянно давал злиться на себя всем, кому ни попадя, подставляясь по любому поводу, почти на каждом собрании. Впрочем, его авторитету это парадоксально шло только на пользу. По крайней мере, Даниль не помнил ни одного решения, которое принималось бы принято вопреки воле его напарника или без его поправок. Как он при этом умудрялся сохранять иллюзию демократии, настолько любимой Советом, по крайней мере, частью его выборщиков? Наверное, после всего пережитого, в глубине души каждый человек здесь желает быть обманутым, лишь бы его душевное спокойствие больше не подвергалось испытаниям.
– Извини, но в этом не только моя вина. Да, я проявил неосторожность, и ты застал меня врасплох. Сначала тем, что увидел, а потом еще и своими вопросами. У меня был выбор. Если говорить грубо, я мог тебя убить или переубедить. И у тебя был выбор, ты мог меня сдать или просто промолчать. Каждый из нас сделал свой, принял долю ответственности. Тогда это казалось логичным и даже необходимым, я ведь оказался прав, верно? Нас двоих, при здешнем то уровне развития, вполне достаточно, чтобы держать Долину под контролем.
– А ты вербанул бы третьего, если бы посчитал нужным? И если бы сил хватило, как ты сказал, моральных? Трое, это еще не организация, разве что, по меркам базовой, несанкционированный митинг. Это приемлемо, это дало бы время, чтобы…
– Чтобы спокойно, не совершая ошибок, завязать? Не думал об этом. Ты знаешь, когда мне неприятно планировать, я импровизирую. И вообще, что знают двое, знает и свинья. Ирина тоже в курсе, значит, уже трое. Что тогда говорить про четверых?
Андрей