надо.
Скажу только, это были уникальные люди, а производимые ими пианино и рояли могли поспорить по цене со скрипичными чудовищами Амати.
Исаак прокрадывался в комнату, где с Борисом мучился учитель, и внимательно слушал долдонные грамоты Дьякова. Выучил бы он теорию относительности, не знаю, но музыкальную грамоту освоил. Легко раскладывал мелодию на два голоса: в басовом и скрипичном ключах, как будто два потока ветра: над проводами и внизу у земли. Позже эту правду заслонила легенда, похожая на любую другую легенду о вундеркинде.
Про Исаака говорили то же, что и про маленького Моцарта – как он, с трудом дотягиваясь до клавишей, подбирал по слуху знакомые мелодии (естественно, с листа, иначе случайных свидетелей не впечатляет) и вообще учился музыке без труда (что как раз плохо).
На самом деле мальчик с детства проявлял усидчивость и послушание (не понятно, откуда тогда папироса в восемь лет).
В возрасте девяти-десяти лет Моцарт из Лохвицы стал концертирующим ребенком. Гастрольные маршруты были поскромнее, чем Моцарта из Вены. В основном – по домам ближайших друзей Дунаевских. Вдвоем с братом Борисом они создали дуэт. Дуэт пользовался успехом. Обоим прочили исполнительское будущее. Но ни у того, ни у другого это не получилось. (ха-ха) Борис стал хормейстером, а Исаак композитором.
Только прозорливый дядя Самуил настаивал на том, что Исааку нужно не пианино, а скрипка, как сердечнику – корвалол.
«Дядя давно настаивал, – вспоминал брат Борис, – на том, что один из нас должен быть пианистом, а второго надо сделать скрипачом. Скрипачом надлежало стать Исааку. Остановка была только за хорошим преподавателем».
Возможно, советы Самуила не были бы услышаны, если бы однажды на Пасху Николай Николаевич Дьяков, перепив, не заснул под забором и не умер от переохлаждения во сне, наверняка разучивая гаммы с одним из своих учеников.
Об этой первой утрате Исааку суждено было забыть. Зато снова заговорили о скрипке.
Поводом для этого стал визит незнакомого человека. Однажды утром горожан разбудил неожиданный приезд балагулы. Напротив дома священника отца Гавриила остановилась телега, и оттуда вышел высокий худой человек с небольшой бородкой, как у испанского гранда, и бледным лицом. Чемоданов на телеге было столько, что из них можно было сложить гору Синай. Балагула не спеша поскидывал все на землю и уехал. Никто не вышел встречать приезжего. Лишь попадья, притаившись за окошком, высматривала, что будет дальше.
Незнакомец потоптался на месте, а потом, неловко прихрамывая, точно черт, двинулся к дому священника. Попадья перекрестилась и помчалась к парадному крыльцу. Волнение ее было так велико, словно она встречала своего суженого.
– Чего изволите, милостивый государь? – расплылась она в улыбке.
– Не скажете ли, где здесь находится банк Общества взаимного кредита? – спросил незнакомец.
Попадья махнула рукой в сторону собора, где служил ее муж.
– От собора вниз по улочке, по левую руку. Видите дверь? Эта-та банк наш. А сами-то откуда-та