разноцветной буре не было дела до крохотных людей. Может, поглотит в пучине, а может, и помилует, но это так – не обратив внимания…
– …такие удивительные краски, – опять донесся голос тётички Полины. – Конечно, здесь они не так различимы, как в натуре, да и перенести их в точности на маленький кусочек стекла невозможно. И все же какое грозное впечатление, не правда ли?
В колыхании клубов пара волны казались подвижными (не то что башни Амстердама) – медленно вырастали, надвигались…
– …Я первый раз вижу это известное полотно в красках, раньше смотрела только на гравюрах… Кстати, оно не столь уж новое, написано три года назад…
– Ну, так ведь и стеклянная картинка могла быть изготовлена тогда же. И объяснение к ней, – осторожно заметил Платон Филиппович. – И пока это дошло до нас…
Гриша почуял, что дядичке Платону (как и ему, Грише) не очень-то по душе нравоучительные нотки, которые пробивались в речи Полины Федоровны. Такие же, как в голосе приходящей три раза в неделю учительницы Натальи Евграфовны, которая обучала девочек и Гришу чтению, письму и арифметике… Та была вдовою известного врача Ермилова и очень ученой женщиной. Полине Федоровне тайно хотелось быть такой же…
– Ах, но мы увлеклись. Детям не следует так долго впитывать столь сильное впечатление, особенно незадолго до сна… Что там у нас дальше?
Дальше были венецианские каналы и гондолы, горы Гималаи, портрет знаменитого баснописца дедушки Крылова, схватка с горцами на Кавказе, несколько видов с парками во Франции (они не очень различимы были в поредевших клубах пара)… И вот возник вдруг корабль!
Он двигался из неспокойного облака прямо на Гришу – летучий, стройный, с тугими от попутного ветра парусами. Пена крыльями отлетала от острых скул корабельного корпуса. Узкий треугольный парус изогнулся полумесяцем над передней, наклоненной над водою мачтой, которая (Гриша помнил!) называется „бугшприт“…
В корабле было движение! Стремительность! Слияние с ветром! И не беда, что пар уже поредел и рисунок стал размытым (не поймешь даже, сколько у корабля мачт). В этой размытости была лишь добавочная тайна, манящая недосказанность, зов пространства…
– Картина номер восемь. Парусное судно в Атлантическом океане… Ну, вот и все, дорогие мои. Остальное – завтра. Пора ужинать.
– Ну, ма-а-аменька!.. Ну, тётичка Полина! Еще чуть-чуть! Этот корабль!..
– Всё-всё-всё… Чувствуете, как пахнет пирогом с кухни?
Пахло и правда так, что засосало в желудке. К тому же долго спорить со взрослыми было не принято. Можно, конечно, слегка поканючить и поупрямиться, но не сверх меры.
Платон Филиппович погасил лампочку волшебного фонаря, Арина внесла большую лампу.
– Гриша, там какой-то мальчик с санками позвонил у ворот, спрашивает тебя…
– А, это Грач! Я же говорил ему, пусть оставит у калитки!
– А он хочет что-то сказать тебе. Я впустила…
„Поломал небось“, – мелькнула сердитая мысль.