Роман Георгиевич захлопывает крышку ноута, и атмосфера в салоне странным образом меняется. Начинает жечь скулу, шею, будто бы кто-то водит рядом с лицом зажжённым факелом.
Орлов на меня смотрит – такое ощущение ни с чем не спутаешь. Неуютный, цепкий и немного липкий взгляд медленно ползёт по коже, а у меня в голове рождается странный образ: муха, накрытая стеклянным стаканом. Вроде бы свобода рядом, но проще разбиться в сопли, чем преодолеть барьер.
Всё-таки Орловы слишком странные для меня – самой обычной девушки Марты. Все они и каждый в отдельности играют в какие-то игры, правил которых мне не понять.
Знаете, как в зеркальном лабиринте? Куда ни сунься, всё не то.
– Марта, и надолго ты к нам? – Роман Георгиевич слегка растягивает слоги, от чего его тон кажется ленивым и обманчиво расслабленным.
Я поворачиваюсь, потому что с моим затылком ему вряд ли интересно разговаривать, и натягиваю на губы улыбку:
– Очень надеюсь, что мама скоро поправится.
Он смеётся: тихо, хрипловато. Точно, как сын, сидит, подперев висок двумя пальцами, и смотрит на меня сквозь полуопущенные ресницы.
– То есть ждёшь, когда выполнишь миссию и спасёшься? – в его вопросе мне мерещится слишком много подтекста, и я ругаю себя мысленно за слишком буйное воображение.
– Нет, просто это же временно… это мамино место, я его в некотором роде всего лишь сторожу, – пытаюсь обернуть всё в шутку, но она неловкая и, честно признаться, очень убогой выходит.
Да уж, есть люди, рядом с которыми шутить – только настроение себе портить.
– Надеюсь, тебя никто не обижает в нашем доме? – будто знает что-то.
– Нет, никто, – слишком торопливо, чем вызываю усмешку на губах Орлова. – Спасибо, всё хорошо.
– Это хорошо, когда всё хорошо, – правый уголок рта ползёт вверх, а на идеально выбритой щеке ямочка.
Орлов продолжает улыбаться, а машина, шурша колёсами по гравию, сворачивает на центральную магистраль и встраивается в ряд спешащих к городу автомобилей. Позади остаётся автобусная остановка, на которой я бы стояла, если бы не предложение Орлова.
Пауза затягивается, и я вдруг чувствую странную потребность выговориться:
– Роман Георгиевич, я очень благодарна Анфисе Игоревне за помощь. Если бы не она, не знаю, что бы делала, – я не вру ни в едином слове, ни в оттенке голоса.
Пусть она тоже ведёт какую-то игру, разыгрывает партию, а сын упорно кличет родную мать гиеной, меня их дела не касаются.
Надеюсь на это.
– Благодарна, значит, – хмыкает каким-то своим мыслям и барабанит пальцами свободной руки по коленке, обтянутой дорогущей костюмной тканью.
– Очень. Вы же знаете, что она заплатила за мамино лечение? И работу мне предложила. Это было очень любезно с её стороны.
– Великодушно, да? – усмехается. – О да, моя жена умеет быть великодушной и любезной. Кого хочешь очарует.
– Анфиса Игоревна действительно потрясающая женщина.
– Марта, а теперь поговорим как взрослые люди, – кажется, с этого обычно начинается