волос. Легко заключить, что он убивает ради самих скальпов. Напрашивается вопрос: почему? Что это для него? Зачем мужчине снимать скальп с проститутки?
– Может, он – странный извращенец, который хочет быть женщиной, – предположил я. – В Берлине полно трансвеститов. Возможно, у нас мужчина, которому нужны волосы для парика. – Я покачал головой: – Знаю, звучит нелепо.
– Не более нелепо, чем Фриц Хаарманн, который готовил и ел внутренние органы своих жертв, – отозвался Геннат. – Или Эрих Кройцберг, мастурбировавший на могилах убитых им женщин. Так мы его и поймали.
– С этой стороны, полагаю, вы правы.
– У нас есть собственные версии того, почему этот человек снимает с жертв скальпы, – сказал Вайс. – По крайней мере у доктора Хиршфельда[7]. Он консультировал нас по этому делу. Но я все равно буду рад услышать твои идеи. Любые. Даже абсурдные – это неважно.
– Тогда все возвращается к обычному женоненавистничеству, сэр. Или обычному садизму. Желанию унизить и опозорить, а еще уничтожить. В Берлине жертву убийства унизить довольно легко. Я всегда считал чудовищным, что в этом городе продолжают пускать зевак в городской морг. Чтобы они приходили и разглядывали тела убитых. Для того, кто хочет унизить и опозорить своих жертв, большего не требуется. Настало время прекратить эту практику.
– Согласен, – сказал Вайс. – И я не раз говорил об этом министру внутренних дел. Но едва начинает казаться, что наконец что-нибудь сделают, как у нас появляется новый министр.
– Кто на этот раз? – спросил Геннат.
– Альберт Гжесинский, – ответил Вайс. – Бывший президент нашей полиции.
– Что ж, это шаг в правильном направлении, – сказал Геннат.
– Карл Северинг – хороший человек, – заметил Вайс, – но у него было слишком много забот, учитывая, что ему приходилось иметь дело с армейскими ублюдками, которые тайно готовятся к новой войне. Но давайте не будем слишком увлекаться Гжесинским. Поскольку он тоже еврей, справедливо заметить, что его назначение вряд ли встретят с энтузиазмом. Гжесинский – фамилия отчима, на самом деле он Леманн.
– Как получилось, что я об этом не знал? – спросил Геннат.
– Не имею понятия, Эрнст, мне ведь говорили, что вы детектив. Нет, я очень удивлюсь, если Гжесинский долго продержится. Кроме всего прочего, у него есть тайна, которой скоро воспользуются его враги. Гжесинский живет не с женой, а с любовницей. Американской актрисой. Ты пожимаешь плечами, Берни, но это только берлинской публике позволено быть аморальной. Нашим избранным представителям не разрешается быть ее подлинными представителями; более того, им запрещено иметь какие-либо пороки. Особенно евреям. Посмотри на меня. Я практически святой. Сигары – мой единственный недостаток.
– Как скажете, сэр.
Вайс улыбнулся:
– Совершенно верно, Берни. Никогда не принимай ничьи слова на веру. Только если их произносят те, кого уже признали виновным. – Он написал записку