человек сана. Ты когда-то говорил о своем боге. Ты и вправду веришь, что это он спас тебя от пылающей ямы?
– Нет, – ответил Сетракян.
Ты по-прежнему хочешь уничтожить меня?
Сетракян промолчал. Но ответом было – «да».
Тварь, казалось, прочитала его мысли – в ее голосе забурлило нечто, что можно было бы назвать удовольствием.
Ты цепок, Авраам Сетракян. Как осенний лист, который отказывается упасть с дерева.
– И что теперь? Почему ты все еще здесь?
Ты имеешь в виду Хауптманна? Его задачей было облегчить мои дела в лагере. В конечном итоге я обратил его. И тогда он стал кормиться молодыми офицерами, к которым ранее благоволил. У него объявился вкус к чистой арийской крови.
– Тогда… Тогда есть и другие? Комендант. И лагерный врач.
«Айххорст, – подумал Сетракян. – И доктор Древерхавен. Да, пожалуй».
Он слишком хорошо помнил обоих.
– А Штребель и его семейство?
Штребель вовсе не интересовал меня. Разве что в качестве еды. Такие тела мы уничтожаем сразу после кормежки, прежде чем они успеют обернуться. Видишь ли, с пищей здесь стало скудновато. Ваша война – большое неудобство. Зачем мне лишние рты?
– В таком случае… Чего тебе надобно здесь?
Голова Хауптманна неестественно запрокинулась, в его раздутом горле что-то квакнуло, словно огромная лягушка.
Назовем это ностальгией. Я скучаю по эффективности лагерной машины. Меня испортило удобство нескончаемого человеческого буфета. А теперь… Я устал отвечать на твои вопросы.
– Тогда еще один, последний. – Сетракян снова взглянул на мешки с землей в руках Хауптманна. – За месяц до восстания Хауптманн приказал мне смастерить шкаф. Очень большой шкаф. Он даже раздобыл для него материал – толстенные доски черного дерева особой текстуры, ясное дело, привозные. Мне дали рисунок – я должен был вырезать его на дверцах шкафа.
Все правильно. Хорошая работа, еврей.
Хауптманн называл это «спецпроектом». У Сетракяна тогда не было выбора, он лишь боялся, что делает шкаф для какого-нибудь высокопоставленного эсэсовца в Берлине. А может быть, для самого Гитлера.
Ан нет. Все было гораздо хуже.
Исторический опыт подсказывал мне, что дни лагеря сочтены. Ни один великий эксперимент не может длиться вечно. Я знал, что пир скоро закончится и мне придется переезжать. Бомба союзников угодила в мое лежбище. Поэтому мне потребовалось новое. Теперь я уверен, что никогда не расстанусь с ним, какие бы времена ни наступили.
Сетракяна трясло, но не от страха – от ярости.
Он сколотил гроб для гигантского вампира.
А теперь Хауптманн должен покормиться. Я вовсе не удивлен, что ты вернулся сюда, Авраам Сетракян. Кажется, нас обоих связывают с этим местом особые сантименты.
Хауптманн уронил мешки с землей и двинулся к столу. Сетракян, поднявшись, попятился к стене.
Не беспокойся, Авраам Сетракян. После того, что произойдет, я не брошу тебя животным.