это не понравится? – Пётр просто не понимал, что имеет в виду Лика, – Понравится, никуда она не денется! – и, сделав паузу, добавил для ясности: – Пойми, мышонок, баба на корабле не должна быть бесхозной. Она обязана сделать выбор и быть верной ему, как минимум, до конца навигации!
– А если…
– А если будет «если», то, считай, кораблю триндец, я имею в виду экипажу!
– Но ведь она же человек! Такой же, как все! – эту фразу Лика прокричала уже в спину выходящему из каюты Петру, ему пора было на вахту.
Когда Пётр возвратился в каюту, Лика, рассеянно переделав все дела на кухне, опять сидела на кровати в каюте с таким отрешённым выражением лица, что Пётр не на шутку испугался:
– Мышонок, что случилось?
– Петя, ну а если она всё-таки не…
В глазах Лики было столько отчаяния и боли, что Петра, как холодной водой, окатило жалостью. Его Мышонок целых пол дня страдал, как он мог допустить такое?! Полный раскаяния, он плюхнулся на кровать рядом со своей любимой жёнушкой и произнёс, как мог более проникновенно:
– Лика, ну ты посмотри на Маньку: да она сама без мужика пяти дней не протянет, а прошло уже семь, как она на корабле. Пойми, ты со своей колокольни страдаешь, а она… не та-ка-я… как ты!!!
Мурка-Манька действительно была «не такая». Это была яркая брюнетка, как
было уже сказано выше, с восточным разрезом глаз горячего оливкового цвета, от матери, с белой кожей и лёгкой, острой фигуркой, от отца. Но, как верно подметил Бузука, «запущенная» деваха, не тронутая ни на йоту ни социальным, ни эстетическим воспитанием.
Хотя… могла ли быть другой девочка, выросшая в северном, провинциальном, забытом богом и людьми городке с алкоголичкой матерью? К тому же, с самого начала всё окружение матери, а значит, косвенно, её окружение, пророчило ей повторение материной судьбы. Ей словно печать припечатали и подписались, что быть ей шлюхой и алкоголичкой.
И Маня, поначалу, как лунатик в лунную ночь, выходящий на карниз, стала балансировать именно на этом своём узеньком карнизе. К моменту прихода на корабль у неё за плечами уже было восемнадцать с половиной лет, два аборта и один выкидыш, о котором позаботилась она сама. И ничто не предвещало какого-то иного развития событий.
Но Маня уродилась вся в мать, а та не всегда была такой, какой она стала, благодаря пришедшему в её жизнь страшному сожителю, женскому алкоголизму. Лидку Крайцман ещё помнили совсем в другой ипостаси. Весёлая, хваткая, независимая, страстно желающая быть счастливой! Вот какой она была на заре туманной своей юности.
Эта ли независимость, это ли страстное желание быть счастливой и сослужило ей злую службу. Замуж Лидка выходила три раза и ни с одним избранником создать не только счастливую, но хотя бы сносную семейную жизнь не смогла. Мужики всё были не те: хлипкие, не достойные её яркой красоты, какие-то и не мужики вовсе, не было с ними счастья, хоть тресни! Но Лидка верила в счастье до тех пор,