в трубках капельницы.
– Где я, собственно говоря, нахожусь? Почему я голый? И еще, – Кирилл нахмурился, – откуда вы знаете про мои обмороки?
– Обмороки? Вы были без сознания, когда поступили к нам в отделение.
– Вы сказали частые обмороки. Откуда вам известно об этом?
Илона засунула руки в карманы халата и слегка наклонила вперед голову, вдруг став похожей на готовую броситься в атаку тумбочку.
– Вы ставите под сомнение мою профессиональную квалификацию, Ковалев?
Кастет засопел, беспокойно поглядывая то на Кирилла, то на девушку. Губы его слегка раздвинулись, желтоватый кончик языка нервно метался во рту, ощупывая дырки на месте недостающих зубов.
– Добрый де-е-ень!
Кирилл едва не застонал, схватившись ладонью за лоб, который снова начал чесаться. В дверь осторожно, бочком протискивалась Тома Кулеш.
– Ой, здравствуйте, – закудахтала Пихта, семеня мелкими шажками по палате. – А вы – Илона Викторовна, да? Спасибо вам огромное за Кирюшу! Людмила Антоновна сразу после вашего звонка меня вызвала. Лети, говорит, Тамара, проведай Кирюшечку. Как он там? С ним же все хорошо, да, Илона Викторовна? Ведь правда, с ним все будет хорошо?
– Погодите, вы что, звонили Мелеховой? – Кирилл изумленно уставился на медсестру. Та пожала плечами. – А почему именно ей?
– Не Илоночка Викторовна звонила, а Люда сама. И не ей, а тебе. А ответила Илоночка, – медсестра сердито зыркнула на Тому, но та не обратив на это внимания, продолжала, – и рассказала, что ты без сознания, тут, в неврологии. А я как раз в Минске была у подружки в гостях, вот Люда и велела… Да я и сама бы пришла! Лишь бы с тобой все хорошо было. С ним же все хорошо будет, да?
– Безусловно, – Илона, поджав губы, бросила на Кирилла далеко не дружелюбный взгляд и быстро вышла из палаты. За ней, гремя колесами капельницы, удалился и Кастет.
Следующие полчаса Кирилл обреченно слушал причитания Пихты о том, какой он все-таки неосторожный. Что «какая же это неумная и неответственная выходка, вот так вот сорваться и, никого не предупредив, взять и поехать», и что она, Тома, с Людмилой Антоновной «места-себе-не-находили-все-эти-дни-переживали», и что «о матери он должен бы в первую очередь подумать, ведь каково ей одной». В конце концов, он задремал под мерный звук Томиного голоса, а когда проснулся, обнаружил, что за окном уже стемнело, а в палате он один. Рядом с ним на кровати были аккуратно разложены больничное белье и пижама, а на тумбочке, рядом с кучей «гостинцев» – печеньем, коробкой шоколадных конфет и пакетом с яблоками, принесенных Пихтой, лежал его телефон. Кирилл схватил его и, нажав на кнопку пуска, скривился – аккумулятор полностью сел. Кое-как натянув на себя вещи, уселся на кровати. Мочевой пузырь требовал немедленного облегчения. Кирилл осторожно встал и, стараясь не шуметь, заковылял к туалету. Дернул ручку двери и снова скривился – туалет был заперт. Мысленно проклиная чертову медсестру, вернулся на место и заглянул