забыли они и об этой истории, и о деревне, на месте которой раскинулось поле, засеянное овсом. Только в лесном монастыре вспоминают тракториста, что приехал поздно вечером и рассказал историю о Любви Ивановне, школьной учительнице и о Николае Петровиче Горчакове, который после поставил маленькую переломленную свечку и больше никогда там не появлялся.
Темная вода
Сначала прошли лошади, тихо так прошли – не торопясь, перебирая дымчатыми ногами, а за ними люди, ровно – друг за дружкой, по пояс в воде плелись, опустив головы, постепенно исчезая. А вокруг полыхало: трава, деревья, даже спинки верхоплавок, выпрыгивающих из воды напоминали искры. И тишина, которую не нарушали даже лягушки. Только иногда потрескивала махорка в самокрутке старика, слившегося с засохшим ковылем. Его два глубоко сидящих глаза, будто бы вдавленные пальцами в кусок глины, брови, такие же белые и распушенные, как надломленный прошлогодний камыш, скрывались в тени козырька старой кепки.
Он еще раз затянулся, прищурив глаз, и достал из воды удочку. Червя на крючке не было. Старик покачал головой, с укором посмотрел вверх. Новый червяк оказался слишком изворотливый. Снова поплавок плюхнулся в воду, и медленно покивав, успокоился.
– Так жить можно, – раздался сзади хриплый голос, – а я все гляжу, что это дед без рыбы домой ходит, а он тут пузо греет. Да, так жить можно.
– А ты что за перец, чтобы учить меня? – сдвинул брови старик, – иди себе дальше и лови, а меня не трогай.
– Не сговорчивый ты…
– На земле хватает, кому говорить, – пробубнил дед.
– Ну-ну, а я вот, приехал в гости к другу, внуку Петра Васильевича Ручникова. Знаете, худенький такой, электриком у вас работает. А сам я с «Восхода».
– Оттуда? – кивнув на солнце, сказал дед.
– Да нет, называется просто «Восход», но находится не там.
– А что, со стариками у вас все так разговаривают?
– Да ладно тебе дед, что ты как пиявка присосался. Рыбы что ли пожалел, так и скажи. Да ее тут и вовек не выловишь. Надо грузовик хлорки в это озерцо и сачок побольше, вот так жить можно, а ты ерундой занимаешься. Дай я рядом сяду.
– Я все равно ухожу.
– Обиделся что ли?
Но дед лишь торопливо собрал удочку и скрылся в прибрежной траве.
– Эй, а на что ловишь-то?
Старик не ответил.
Возле дома, из-под ржавой железной плиты он вытащил ключ. Постучал по замку – старый механизм был с характером. Из сеней пахнуло холодком и какой-то тухлятиной: в подполе портилось яйцо. Но старик не мог спуститься туда по гнилой лестнице.
Под ревматический скрип двери он вошел в избу. На полу лежала старуха.
– Ты уж меня не запирай больше, – простонала она, – кому я нужна-то, никто меня не тронет.
– На полу, зачем разлеглась? – сухо спросил старик.
– Да уж больно хотелось, Женя, прогуляться, а ты меня запер, а около кровати, в голове что-то все потемнело, вот уж часы