бьет нас. Мистер Брандт, помогите, ради всего святого! У меня больше нет сил терпеть.
Юная девушка перевела взгляд за мою спину, сдавленно закричала и, оттолкнув Клаудию в сторону, рванула вверх по улице от новоприбывших бандитов и тех, кто до этого спрашивал про нее у прохожих.
– Дьявол побери, – произнес я сквозь зубы, услышав отдаленный пронзительный вопль Геллы в вечерних сумерках. – Только бы с ней не сделали ничего дурного.
– Надо было помочь! – возмутилась мисс Дю Пьен. – Почему вы не спугнули бандитов? Вы же могли. У вас же есть оружие с собой.
– Я вернулся в Лондон не для того, чтобы получить пулю в затылок. Мы обязательно поможем мисс Каррас, но чуть позже.
Раньше куртизанки получали от меня вознаграждение за определенные задания и собранную информацию в пабах и публичных домах, где часто собирались представители аристократии. Однако с тех пор, как я обнищал, от услуг девушек пришлось отказаться, пристроив нескольких из них в хорошие, как мне казалось, бордели, чтобы они не остались на улице и имели возможность проходить медицинское обследование.
– Как мужчины могут ходить в публичные дома? – спросила Клаудия, поправляя съехавший котелок. – Там же рабство, несправедливость и повсеместные болезни!
– Не знаю, – ответил я, пролезая через появившийся лаз в заборе. – Поинтересуйтесь у Бенедикта или мистера Гилберта, они завсегдатаи подобных заведений.
– Неужели вы такой святой, что даже к портовым девкам не ходите?
– Не хочется в один из прекрасных дней проснуться без ушей или носа от приобретенного сифилиса, а на содержание постоянной любовницы я еще не заработал.
– И на Холивелл-стрит не заглядываете? – съехидничала она.
– Фу, как вам не стыдно, Клаудия? Откуда у меня деньги на эротические открытки и фотографии, когда мне едва хватает на более-менее приличный чай?
Мисс Дю Пьен похихикала, но тут же осеклась, заметив, что я не разделяю ее веселого настроения и стремлений обсуждать мой досуг.
За дверьми работного дома врач ахала от всего, что ее окружало, и нагло заглядывала почти в каждое рабочее помещение, впиваясь взглядом в замученных тяжелым трудом людей.
Мужчины с женщинами, накормленные самой дешевой пищей, имеющие в собственности лишь униформу и неудобную кровать, раздирали свои руки в кровь, деля на волокна старые, использованные веревки, дробили камни, измельчали гипс, горбатились, не зная усталости, и старались не отлынивать от работы. Никто не желал попасть в карцер – самое страшное место во всем работном доме, в котором не было ничего, кроме холодных каменных стен и проема с толстой решеткой вместо окна.
Количество нищих пугающе росло день ото дня. Кто-то из них сбивался в банды, нарушал закон, устраивал бунты и привносил много суматохи в размеренную жизнь простых граждан; кто-то предпочитал умереть на холодной каменной скамейке на Трафальгарской площади или под ее мостовой. Другие безработные – слишком гордые для разбоя и слишком напуганные