не промолвит ни слова. Она ведь не знает, какие слова спровоцируют его еще больше.
Герцог приподнял бровь, и это просто потрясло Оливию, потому что оказалось первым живым движением на его холодном лице.
– Молчите? Но еще мгновение назад вы хотели мне сказать очень много. – Он положил большой палец на ее нижнюю губу, а затем с силой провел по ней. Оливия ощутила солоноватый вкус его кожи.
Этого не может быть. Оливии казалось, что она выбралась из собственного тела и наблюдает за этими невероятными мгновениями со стороны: герцог Марвик заигрывает с ней!
Он убрал палец с ее губы. А потом поднес его к своему рту. Попробовал ее на вкус! Их глаза встретились; его – невыносимо голубые, без искринки зелени или золота, которые нарушили бы их возбуждающую голубую насыщенность. По телу Оливии пробежало какое-то странное волнение.
Презрительно хмыкнув, Марвик уронил руку.
– Неповиновение, – проговорил он. – Его вкус меня не устраивает. – Он снова отошел от Оливии и взглянул на нее с неожиданным жестоким удовольствием. – Тем не менее. Исправление дерзких слуг всегда было одним из моих умений.
Так вот почему никто не хвалил красоту его телосложения, форму рта и блеск глаз. Безупречность не всегда прекрасна – порой она пугает.
– Ваша светлость… – шепотом заговорила Оливия, однако герцог перебил ее:
– Полагаю, никакого мистера Джонсона не существует. Вы краснеете, как девственница, мэм.
Оливия отвернулась и, глядя на стену, быстро произнесла:
– Прислуги уверяют меня, что вы никогда не были трусливым человеком, который жестоко обращается со слугами…
Его кулак впечатался в стену.
Оливия открыла рот. Ничего не вышло. Его кулак не достал до ее уха какого-то дюйма.
– Нет, я именно такой человек, – с горечью сказал он. – Или вы считаете, что вам приснился этот случай?
Оливия бросила на него испуганный взгляд. В его лице появилось что-то темное, презрительное. Герцог потянулся к выключателю газа, и опускающийся полумрак скрыл его.
Оливии хотелось убежать, но она не была уверена, что будут ли повиноваться колени. Дыхание давалось с трудом, воздух застревал где-то в горле. Так что же он за человек? Что за чудовище? Поскольку Оливия не видела ничего такого, что сделало бы ее бегство проявлением коварства, потому что весь пол был завален всевозможными…
Бумаги…
Как ей хотелось, чтобы голос не дрожал.
– Проще оставить меня здесь. В противном случае вам придется побеспокоить себя нападением на другую женщину.
– Должно быть, вы находитесь в очень отчаянном положении, миссис Джонсон, если хотите остаться на этом месте.
И снова она уловила в его голосе презрительные нотки. Но Оливия поняла, что это презрение относилось не к ней. Герцог хотел сказать, что только находящаяся в отчаянном положении может захотеть работать на него. А презирал он самого себя.
Такое отношение настолько не вязалось с ее представлением о Марвике (надменность, тщеславие, высокомерие),