прохожих. Прежде всего меня волновало то, как на меня смотрят женщины. На лицах тридцатилетних я замечал интерес, а вот студентки меня поголовно игнорировали. Всё как в родном городе. То есть дело было всё-таки не в саратовских студентках.
Фирменным блюдом в ярко-зелёном киоске оказался фалафель в лаваше. Бородач с татуированной шеей просунул мне в окошко тёплый свёрток. Восточное блюдо, ирландский флаг на стене киоска и бодрые звуки волынки из динамиков – странное сочетание. Но, несмотря на стилистическую мешанину, фалафель был очень вкусным. Вот они, радости глобализма в Поволжье.
Ко мне подошла женщина в летах с внешностью председателя колхоза из советских чёрно-белых фильмов. Одним словом, благонадёжная. Она держала за руку нарядную девочку, лет шести, с белоснежными бантами на голове. Смущённо улыбаясь, женщина попросила у меня тридцать рублей на проезд. Она пояснила, что потеряла кошелёк и теперь ей с внучкой не на что вернуться домой на окраину города, в Красноармейский район. Пока я доставал из кармана мятую сторублёвую купюру, женщина причитала о том, как ей неудобно просить постороннего о помощи. И как хорошо, что мир не без добрых людей. Потом она желала мне крепкого здоровья и долгих лет жизни.
У меня замечательная память на лица. Два года назад, когда я последний раз был в Волгограде, эта же парочка обратилась ко мне с аналогичной просьбой. Правда, тогда они остановили меня на набережной. За это время девочка заметно подросла, а женщина раздобрела. Либо за пару лет они так и не собрали нужную сумму на билет на маршрутку, либо бизнес был столь доходным, что возвращаться в Красноармейский район не имело смысла.
В парке возле футбольного стадиона я уселся на скамейку. Мимо ковыляли старики, тяжко охая не то от жары, не то от усталости. Доносились обрывки разговоров об артрите и повышении пенсии. Сонные мамаши, разомлевшие на южном солнце, безучастно катили коляски со своими отпрысками в неведомое будущее. Царивший вокруг покой иногда нарушали студенты, с визгом реагируя на игру гормонов.
Удивительное дело: почти все прохожие мне кого-нибудь напоминали. Вот прошла юная Леночка, староста моей группы в университете; вот, нервно озираясь, прошагал алкоголик дядя Коля со второго этажа родительской хрущёвки. Людей много, а типажей и жестов – мало. Тем не менее всякий верует в собственную уникальность. Остроносая, умеренно прыщавая студентка наверняка считает себя неповторимой. Но она даже не догадывается, что её косая ухмылка кем только не использовалась в общежитии Саратовского госуниверситета почти двадцать лет назад. Никакой действительно новой гримасы человек породить уже не в состоянии. У всех есть только неисключительная лицензия на использование чужих ужимок.
В полдень стало нестерпимо душно. Кроссовки прилипли к асфальту, и запахло жжёной резиной. От жары не спасала даже тень от покосившегося тополя. Опасаясь растаять целиком, я направился в близлежащий торговый центр в поисках прохлады.
За столиком