порвало перепонку. Но крови не было.
Кто-то остановил граммофон, и стало тихо.
Со своего места я не видел тела, но запомнил его слишком хорошо. Роберт умел устраиваться с шиком, даже на тот свет собрался красиво. Одетый в римскую тогу, упавший поверх драпировки, с тёмной кровью, испачкавшей светлые волосы, он был хорош.
Чёртов ублюдок.
–… всю дурь, – услышал я тот же тяжёлый голос, который недавно требовал остановить пластинку.
– Вы непременно допросите его, – возразил другой, мягкий как беличья кисточка. – Но позже. Молодой человек в шоке.
Я поднял голову и увидел, что из студии вышел высокий мужчина в чёрном пальто, из-под которого выглядывал белый воротничок. Он придавал мужчине сходство с пастором.
«Нет, я не в шоке, а под кайфом», – подумал я, но шевелить языком было лень.
– Где вы живёте, юноша? – спросил мужчина, наклоняясь ко мне как к ребёнку или к собачонке.
– Здесь, – с трудом ответил я.
Во рту было сухо, а в горле что-то застряло.
– Здесь – в этом доме?
– Я натурщик Роберта Кидса. Был натурщиком. Слугой. Рабом, – я улыбнулся, с трудом сфокусировался на тёмных, окружённых морщинами глазах не совсем пастора и спросил развязным, насколько получилось, тоном: – Вам нужен раб? А то я теперь бесхозный.
– Рабство, как вам, вероятно, известно, даже в Штатах отменили более ста лет назад, – со вздохом сказал мужчина, – в нашей же стране этот позорный институт был упразднён во времена значительно более древние. Посмотрите на меня ещё, пожалуйста.
Мне было не влом, я посмотрел.
– Теперь налево, на моё ухо. Направо. Да, спасибо.
Пока вяло двигал глазными яблоками, рассмотрел не-пастора до конца. У него было скучно-британской длинное лицо с вытянутым гладким подбородком, желтоватая сухая кожа, большой горбатый нос и кустистые брови. Ещё не старик, но лет за пятьдесят точно. Роберт рисовать бы его не стал – банальный.
– Рабы мне не нужны, но я буду рад оказать вам гостеприимство. Вам необходимо прийти в порядок, прежде чем дать показания полиции.
– Но доктор… – начал было громкий бас, обладатель которого так и остался где-то в тумане.
– Старший констебль, – ответил не пастор, а доктор, – молодой человек… Как его имя?
– Нил, – пробормотал я.
– Нильсон Хамфри, – подсказал старший констебль.
– Нил едва ли сейчас в состоянии дать вам показания, у него зрачки с трудом реагируют на свет. Это тяжёлый шок, наложившийся, если я могу судить, на… – я на пару мгновений потерял суть разговора. Голос доктора, спокойный и монотонный, вгонял в сон.
–…искать! – рявкнул бас констебля.
– Господи, куда он убежит? На поезд в шестнадцати милях по единственной дороге? Или прямиком в болота? – воскликнул доктор, а потом добавил строго: – Под мою ответственность, Тони.
– Под твою, чёрт с тобой.
Доктор тронул меня за плечо, дождался, пока я снова сфокусирую взгляд на его лице, и спросил:
– Сможете встать?
Мне стало интересно: что, если я скажу нет? Нет, добрый доктор, ваш пациент прирос к кушетке, извольте транспортировать вместе с ней. Но мне было чудовищно лень, поэтому я поднялся, пошатнулся, ловя равновесие, и бездумно побрёл следом за доктором.
Я не надел куртку, и на улице тут же замёрз. Или меня уже начало колотить после дозы? Понять было сложно. Доктор, оглянувшись на меня, покачал головой и сказал:
– Нам идти несколько минут.
Я шёл, уставившись взглядом в его спину, прямую как доска. Чёрная доска. Крышка гроба, обтянутая сукном? Даже по форме похоже.
Солнце уже скрылось, и начал накрапывать дождь.
У меня застучали зубы, а доктор остановился возле белёного коттеджа с поросшей мхом крышей, открыл низкую калитку, толкнул незапертую дверь и посторонился, пропуская меня внутрь, в полутьму.
Я стоял, пошатываясь, в маленьком коридорчике, который сразу, без дверей и перегородок переходил в комнату с длинным деревянным столом и десятком колченогих стульев. Взгляд зацепился за графитную доску, на которой остались следы мела.
– Вам необходимо вымыться и поспать, но сначала я должен настоять на том, чтобы медсестра взяла у вас анализы. Вы позволите?
Как это я должен не позволить, если он будет настаивать? Завалить его хуком справа, а медсестре сделать подножку?
– Угу, – сказал я.
– Пожалуйста, разуйтесь. Честное слово, никогда не понимал манеры ходить по дому в уличной обуви. Особенно в наших краях.
Не наклоняясь, я снял ботинки, прижимая задники носками. Переступил на узкий коврик и почувствовал неловкость, словно вместе с обувью лишился защиты.
Медсестра оказалась старая и толстая. Она ждала меня в небольшом белом кабинетике по соседству с гостиной. Я послушно отлил в баночку, сел на стул, положил руку и