Хиггинса обрывается на долгую минуту и закатываются глаза. У него покрасневшие сухие белки в сетке проступивших сосудов, а от потной кожи тянется узнаваемый запах. Однако новый косячок марихуаны этот любитель травки выкурит еще не скоро.
Я терпеливо жду, и он, наконец, понимает.
– Что… что ты хочешь от меня?
Мне не сложно озвучить свои условия, и я слежу за тем, чтобы он слушал внимательно, пока перечисляю ему, что именно он должен сделать.
– У тебя один шанс, Хиггинс. Не заставляй меня злиться по-настоящему.
Но этому борову тяжело «дышать» под прессом, и при моих последних словах его лицо наливается кровью.
– Ты идиот, щ-щенок, если надеешься выкрутиться! Я упеку вас в тюрьму – тебя и твоего папашу! У вас не получится меня запугать! Я и не таким соплякам хребты ломал! – звучит многообещающе, однако тревога в глазах толстяка его выдает. А может, его кожу слишком глубоко щекочет лезвие ножа Джеба?
Я редко улыбаюсь, но это тот случай, когда оскал сам искажает мое лицо, а в голову ударяет азарт угрозы. Это чувство мне нравится, но еще больше нравится то, что Хиггинс это видит.
– Ну, давай, попробуй поломать меня, – я приближаюсь к нему и обещаю: – Но знай, что в следующий раз ты сдохнешь! Без вариантов и условий. А пока живи!
Я возвращаю на лицо толстяка повязку и скотч. Выхожу из машины, хлопнув дверью, и даю знак Стиву трогаться:
– Поехали, Стив! Звонил Лукас, у него уже все готово. Пора эту тварь впихнуть в привычную шкуру!
Дорога занимает несколько часов, но мы привозим Хиггинса в Джексонвилл неспроста – это место ему хорошо знакомо. Правда, времени с тех пор, как он был здесь в последний раз, прошло немало, но меня заверили, что он вспомнит.
Хиггинс жирная скотина, однако парни справляются и, не церемонясь, раздевают его догола. Зрелище мерзкое, но я здесь не для того, чтобы таращиться на борова, а чтобы заверить его в том, что в случае чего отстрелю ему все части тела, и начну с члена.
Он не дурак, и болезненно бледнеет, увидев в моей руке оружие. Проведя параллель с прошлым, догадывается, что происходит и затыкается.
У того человека, с которым я говорил на пустыре, отсутствовали пальцы на обеих ногах. Хиггинсу вслед за членом я отстрелю башку.
Компромат на богатого развратника, которого ублажает молодой гей, должен быть правдивым, и парень перед толстяком старается. Его друг щелкает камерой, и фотографии, а затем и видео выходит, что надо. Когда все заканчивается, я показываю Хиггинсу на штаны и на документ, который с ручкой лежит на столе:
– Подпишешь, и можешь убираться. И не вздумай шутить с подписью, у меня сегодня плохое настроение. Завтра я собираюсь о тебе забыть, а ты забудь о Сэндфилд-Роке и своем желании стать мэром. Больше этот город тебе не по зубам!
В Хиггинсе больше двухсот фунтов, и он грузно оседает на стул. На фоне двадцатилетнего парня, стоящего перед ним на коленях, он выглядит именно той тварью, которой является на самом деле, и он это понимает. Тому, у кого есть