я должен быть уверен, что делаю это…
…семьдесят три… и семьдесят два…
Если цифрам придавать цвета, то считать сложнее. Семерка зеленая. Единица красная. А вот шестерка – темно-лиловая…
…шестьдесят девять – лиловый с оранжевым. Неприятное сочетание.
…а ведь и демон заткнулся…
…перстень стабилизировался? Или дело в этом проклятом счете… шестьдесят четыре – лиловый с зеленью. Тоже не самое удачное сочетание. Лиловому вообще крайне сложно найти пару.
– Мне нужно от вас послушание. Полное. – Нольгри Ингварссон замолчал.
Правильно.
Эта пауза – для Катарины. Она должна испугаться и обрадоваться шансу, и поклясться исполнять малейшую прихоть куратора. И она поклянется…
– Я сделаю, – она облизала губы, продолжая счет.
Пятьдесят девять.
Пятерка ослепительно белая, как давешний снег…
– Я сделаю, что вы хотите…
– Отлично, – он хлопнул в ладоши. – Я в вас не сомневался. Итак, давайте поговорим о ваших с князем отношениях… вы ведь не станете возражать, если отношения эти станут немного более… личными?
Глава 6. Где говорится о вреде бессонницы для здоровья и репутации
На скользкой поверхности количество воспитанных людей значительно сокращается.
Себастьяну не спалось.
Он был абсолютно уверен, что, стоит прилечь и он провалится в сон. Но нет… вдруг простыни стали жестки, подушка – слишком мягка, одеяло показалось душным, да и сама комната донельзя напоминала клетку.
Не в комнате дело.
А в этой чужой игре, в которую его втянули.
Себастьян некоторое время ворочался, упрямо зажмуриваясь. Попробовал было овец посчитать, однако те упорно отказывались прыгать через заборчик, а потом вовсе скинули безобидные овечьи шкурки…
…пан Белялинский, за ручку ведший панну Белялинскую. Две дочери ее держались в стороночке, подмигивая Себастьяну то правым, то левым глазом, отчего лица их кривились, будто бы приличные панночки корчили вовсе неприличные рожи.
…купец и сестрица его покойная, в чьих очах читался упрек.
…мошенник опечаленный.
…контрабандист-художник… хорошая, однако, компания… и гробы вереницею…
На гробах терпение лопнуло и Себастьян поднялся. Может, кофий не стоило на ночь потреблять, а может, беседы беседовать со всякими преподозрительными личностями, но сон ушел. И Себастьян, сделавши круг по комнате, остановился у окна.
Морозило.
Узоры на стекле. Трава седая. Поблескивают выбеленные морозцем крыши, и луна, с одное стороны похудевшая, зависла над забором, приглашая прогуляться.
Отчего б и нет?
Холод.
Запах хвои и дыма. И странное ощущение нереальности происходящего. Себастьян выбрался на подоконник, а там, повинуясь внутреннему порыву, развернул крылья. Душа стремилась к полету, а тело, слишком тяжелое для хрупких с виду крыл, тянуло