на Аминейских холмах, с курицей-женой и тремя детьми – он говорит, что они здоровы, а мне они напоминают дебилов, которых выпустили из психушки.
Титта строит из себя интеллигента, тонко чувствующего человека, хотя на самом деле он просто осел. Ревущий осел. Так ты, Титта, ничего не добьешься. Особенно если вечером никуда не ходить, а сидеть дома и читать книжки. Вечером нужно выбираться на люди, гулять, наслаждаться ночью, плутать по какой-нибудь глухой окраине – только ночь со своими аккордами и невероятными нотами способна чему-нибудь тебя научить. Ночь вызовет твою жизнь на поединок со всем остальным. С тем, о чем не расскажешь. И о чем я вам все-таки расскажу. Потерпите. Расскажу и об августовской ночи в Торре-дель-Греко, когда в четыре часа утра я отправился есть рагу домой к трем жутким типам – такие попадаются только мне.
А пока что я просто свидетель нудного препирательства в аэропорту, поэтому предлагаю вашему вниманию…
Титта, дружелюбно:
– Вот вернусь домой и, наплевать на смену часовых поясов, наплевать на то, что буду совсем разбитый, сразу отправлюсь к Анджело и съем закрытую пиццу. Никто меня не остановит.
Я, вяло:
– У меня из-за смены часовых поясов разболелся живот.
Неприятное молчание. На меня не обращают внимания, хотя я их лидер, и это бесит. Мартире решает рвануть вперед, как гонщик Ники Лауда.
Джино Мартире, с жаром:
– У Анджело закрытая пицца – полный отстой, все равно что в Каракасе заказать ньокки с моцареллой.
Я продолжаю молчать, надеясь таким образом привлечь к себе внимание. Куда там. Это еще больше меня обижает.
Титта бросается в бой:
– Во-первых, Анджелино – мой друг, так что думай, прежде чем рот разевать, и вообще закрытая пицца у него просто объедение.
Джино, обороняясь:
– Я не про него говорю, а про пиццу.
Титта с видом философа:
– Закрытая пицца – смысл жизни Анджелино: оскорбив ее, ты оскорбил человека. Это элементарный силлогизм.
Джино, обреченно:
– Я не хотел. Но все-таки у него лучше выходит «Маргарита».
Титта, закипая:
– Ты редкий козел. Анджелино о «Маргарите» и слышать не хочет, он ее делает неохотно, когда попросят, при этом физиономия у него как у киллера. Однажды он мне сказал о «Маргарите» такое, что я чуть не расплакался, настолько это глубокая мысль: «Наша патриотичная королева по глупости считала итальянцев простецким народом, вот и придумала нам простецкую пиццу. Кем она себя возомнила? Наше богатство в удивительной сложности закрытой пиццы. Впрочем, королева получила по заслугам. Когда монархия пытается установить законом, чем нам питаться, считай, она подписывает себе приговор». А теперь скажи мне, неужели после подобных рассуждений об искусстве приготовления пищи, после беспощадной политической атаки, неужели Анджелино станет по доброй воле печь «Маргариту»?
Джино, побледнев и напрягшись:
– Я