не я придумал, это жизнью доказано, – глубокомысленно изрек папа ту самую фразу, которую я давно уже называла про себя палочка-выручалочка. А что? Удобная фразочка на все случаи. Надо бы тоже козырнуть ею как-нибудь.
Папа всегда отшучивался, но его шутки только звучали так. На самом деле, под ними могли скрываться и упрек, и обида, и насмешка, и недовольство. Но порой было непросто понять, шутит он или говорит серьезно. И как ни странно, тем легче рядом с ним воспринималась реальность, поправимее, что ли. Но тем тяжелее приходилось, когда он терял игривый тон, значит: дело и впрямь плохо, время для шуток прошло. На папу невозможно было долго обижаться, даже если очень хотелось. Например, когда он не отпускал меня вечером погулять с подругами, оправдывая свой отказ какой-то бессмысленной фразой: «Дети евреев костры не жгут!» В такие моменты я терялась от непонимания и возмущалась:
– Папа, ну причем здесь это? Мы же не евреи. И никакой костер я не собираюсь жечь!
– Это образное выражение, – пояснял папа, сдерживая улыбку.
– А почему просто не сказать: нет, нельзя, иди уроки учить? – негодовала я.
– А ты еще не выучила? И просишься на прогулку? – тут же ухватился папа за мою промашку.
– Это я так, к слову, образное выражение, – выкрутилась я его же словами.
Папа засмеялся, но разрешения тогда все равно не дал.
Вообще, у родителей какие-то странные бывали перепады настроения. То отпускали гулять в любое время, то вдруг ни с того ни с сего – нельзя и точка. И никаких объяснений, без причин, вот просто так. Может, у них имелся какой-то месячный лимит на разрешения? А я была и не в курсе, что уже его исчерпала? И когда он, интересно, обнулялся?
Кстати, об обиде. Странное дело, но обида взрослых каким-то непостижимым образом превращается в хороший урок. Для меня во всяком случае точно. Как-то на меня очень сильно обиделся папа, настолько, что не разговаривал со мной три дня. Вернее, это было дважды, но в первом случае, думаю, там была не моя вина, а какое-то их, взрослое, представление о послушании детей. А вот второй случай мне запомнился. Мы тогда были на каникулах и гостили у бабушки. К нам в гости зашла соседка, наша дальняя родственница, любуется варвара, и с интересом спросила, хорошо ли мы учимся. А я взяла и сболтнула, что у моей сестры в четверти две тройки. А троечницей быть стыдно и позорно в нашей семье. В общем, папа за это на меня обиделся, но я не поняла, почему:
– Это же правда!
– Верно, – объяснил папа, – но об этом не обязательно знать всем подряд. Людям не нужно рассказывать о своих промахах, лучше делиться успехами, а если их нет, то промолчать.
Тогда я крепко задумалась об этом. Мне не хотелось быть объектом папиной обиды, и урок я усвоила. К тому же заметила, что сам папа, в отличие от мамы, нас всегда хвалил. Мы были для него самыми умными, красивыми. И родителям, и детям нужна похвала. Вторым даже больше, на этом строится уверенность в себе и в свои силы. Но к такому выводу я пришла гораздо позже.
Машина набирала скорость. Я задумчиво смотрела в окно. Вдоль дороги мелькали старые трехэтажки. Они сразу выдавали возраст