хранили тепло, хотелось зарыться в них и уснуть. Она вывела Маяка на край ложбинки и привязала на коротком поводу – трава здесь все равно не росла, хоть ноги не переломает. Поделилась лепешкой со Шмелем, потыкала вокруг найденной на ощупь веткой. Змей вроде не было. Плотно завернулась в плащ, натянула на лоб капюшон и рухнула на пружинистую лесную перину.
Все стихло – и тут же обнаружились обитатели полянки. Она служила спальней и кладовкой для нескольких десятков мышей, и тихое, а чуть позже – беззастенчиво громкое шуршание, попискивание и грызение окружило Тайру со всех сторон. Усталый Шмель, прикорнувший было у ног хозяйки, оживился и кинулся на охоту. Кое-как успокоив пса, Тайра обняла его и заснула с мыслью, что Маяк не сумеет защитить припасы, и к утру в сумках останется одна труха.
Потом прилетели совы. Они кружили над листьями, выхватывая тоненько визжащую добычу, иногда задевали крылом голову Тайры. Она вскрикивала, просыпалась, снова проваливалась в сон. Туман исчез, сквозь ветви сверкали огромные звезды. Сны путались с явью, ей казалось, что ее несут по небу две огромные белые птицы, она летит под ними, и взмахи их крыльев удерживают ее в воздухе, так что она не упадет, пока птицы летят. Внизу проплывают клочки полей, деревушки, разноцветные кудрявые шкурки лесов, а слева – синяя бескрайняя равнина. Это – море. Они снижаются, впереди, на самом берегу – Черный Город. Черные башни, черные крыши, черный замок на горе. Только мостовые и стены домов – серые. Птицы опустились на площади, вокруг стояли люди в черной одежде, кричали, размахивали руками, но Тайра не слышала их. Из толпы вышел ее отец. Он единственный был одет в цветное, как обычно ходил – в белой рубахе с сине-красным узором у ворота и рыжей куртке. Тайра спросила: "Почему ты один, где мама?" Отец махнул рукой куда-то вверх: "Так вот же она!" По серому небу летели две птицы…
Окончательно проснувшись, она решила, что сон не был вещим – его соткали совы, чувство невесомости на мягкой подстилке и темнота. Ложбинку заполнял холодный туман, такой густой, что было трудно дышать, но, когда Тайра взобралась на пригорок проведать Маяка, оказалось, что он доходит только до пояса, а небо уже серое и стволы деревьев отчетливо видны.
Тайра довольно быстро нашла тропинку. Когда-то это была настоящая дорога, ее расчищали, по обочинам до сих пор лежали убранные с пути камни. Теперь по ней расползлись корни, кое-где прямо на середине торчали кустики можжевельника, но, раз ступив на нее, сбиться уже было невозможно. Оголодавший конь торопился выбраться к свету и траве, шел хорошей рысью. Молочный туман рассеялся в сизую дымку. Казалось, за ночь пришла поздняя осень. Рыжие кроны буков, бурые прошлогодние листья и голубоватые корни под ногами – ни одного зеленого пятнышка, кроме мха на корягах. С тонких ветвей на тропинку свешивались ржавые космы листвы, когда конь задевал их грудью, они постукивали, как деревянные.
Лестницу она проехала мимо, ей пришлось вернуться назад, когда дорога резко пошла вниз и закончилась непроходимой осыпью