можно вспомнить само ощущение полёта, вкус неба над Неверлендом, точный цвет звёздного света… Было время, когда звёзды были так близко, что протяни руку – и схватишь одну. Венди протягивает руку, готовая поймать звезду. Задерживает дыхание, напрягает всю свою волю, всю жажду вкладывает в эту невидимую нить, связывающую её с Неверлендом. Но рука пуста, в ней нет звезды. Она сжимает ладонь в кулак и с досадой бьёт по кровати.
Вот дура! Она что, в самом деле ждала, что поймает рукой звезду? В том мире, где она заперта, это невозможно. Звёзды далеки и немыслимо огромны, они уже не маленькие точки света, которые можно собрать и освещать ими тьму. Венди понимает это, но ей всё равно больно. Куда больнее, чем она полагала. Она невероятно устала. Злится. И начинает терять надежду.
Целый год она слушала доктора Харрингтона, уверяющего её в том, что она больна, и Джеймисона, который звал её лгуньей. Она видела, как Джон устал с ней спорить и отвернулся, опустив руки. Майкл даже навещать её обычно отказывается.
Внутри её будто разлом, трещина, и она ширится с каждым днём. Иногда ей хочется поддаться Джону и доктору Харрингтону. Так ли плохо притворяться девочкой, которая никогда не летала, никогда не покидала дом?
Но почему от неё вообще требуют забыть, требуют быть не тем, что она есть? Она научилась врать родителям, но теперь она взрослая, ей двадцать пять лет. Разве не полагается ей устанавливать правила самой? Почему это остальные должны определять её бытие?
Венди сосредотачивается, чтобы заставить тело оторваться от кровати. Летать. Раньше это было так просто. Даже крошечной щёлочки между ней и кроватью уже хватит. Станет не так больно; вся ярость, все страдания будут не напрасны. Но даже без волос она слишком тяжела. Сама лечебница тянет её вниз.
Когда в детстве она попыталась взлететь, спрыгнув со шкафа, она позволила сомнению замутить разум. Она болела и ослабла, ей не верили, а братья на её глазах забывали правду. Если теперь она не пустит внутрь это сомнение, если заполнит каждую клеточку тела мыслями о Неверленде, у неё наверняка всё получится.
Венди закусывает губу, впивается коротко обрезанными ногтями в ладонь. Вызывает к жизни ощущение того, как Питер держал её за руку, как пальцы ног оторвались от пола детской, вспоминает головокружительное падение в окно и дальше, в небо, – дух перехватывает от восторга. Всё было такое яркое и чудесное – она и представить не могла, что звёзды могут быть такими разноцветными. Она помнит, как смеялась, а свет отражался на зубах, и на вкус он был как сливы и мёд. И ещё…
Дым. Сырое мясо. Мокрый мех.
Венди падает. Внутри всё обрывается, и хотя она всё так же сидит на кровати в клинике, она проваливается в бездонную тьму. Питер держит её за руку, и из его хватки не вырваться. Нет, не держит, а тащит вперёд, всё быстрее и быстрее, пока ноги не начинают гореть от бега.
Это секрет, Венди. Самый лучший секрет. Я раньше никому не рассказывал.
По