от ужаса, под этим жутким убийственным механизмом, который все приближался и приближался, готовый задушить меня.
Я смотрел вверх, не двигаясь, не дыша, не издавая ни звука. Свеча окончательно догорела и потухла, однако лунный свет заливал комнату по-прежнему. Вниз, вниз, не останавливаясь, без единого шороха опускался на меня балдахин, а ужас словно бы приковывал меня все прочнее и прочнее к тюфяку, где я лежал, – вниз, вниз опускался балдахин, и вот уже душный запах подкладки проник мне в ноздри.
В этот последний миг меня пробудил от транса инстинкт самосохранения, и я наконец зашевелился. И еле-еле успел боком соскользнуть с кровати. Когда я бесшумно сполз на пол, край балдахина-убийцы задел мне плечо.
Я не стал ни переводить дыхания, ни вытирать холодный пот с лица, а тут же встал на колени и снова посмотрел на балдахин. Он меня буквально заворожил. Если бы за спиной у меня послышались шаги, я бы не обернулся; если бы мне чудесным образом представилась возможность для побега, я бы и ради нее не пошевелился. В ту минуту все мои жизненные силы словно бы сосредоточились во взгляде.
А он все опускался – весь балдахин, со всеми своими оборками, все вниз, вниз, на постель, до того низко, что я уже не смог бы просунуть и пальца в щель между балдахином и матрасом. Я ощупал края балдахина – и оказалось, что его верх, который я принял за обычный легкий тканевый полог, на самом деле толстый широкий тюфяк, но этого не было видно из-за скрывавшей его оборки. Тогда я посмотрел вверх и обнаружил, что четыре столба стоят зловеще-голыми. Посреди балдахина оказался большой, пропущенный через дыру в потолке, деревянный винт, который, вероятно, и опускал его, словно обычный пресс на вещество, которое требуется спрессовать. Жуткая конструкция двигалась без малейшего шума. Винт ни разу даже не скрипнул, из комнаты наверху не доносилось ни шороха. В этой ужасной могильной тишине я видел перед собою – в девятнадцатом веке, в цивилизованной столице Франции! – машину для тайного убийства через удушение, какая могла бы существовать в худшие дни инквизиции, где-нибудь на постоялых дворах, затерянных в горах Гарц, или в тайных судилищах Вестфалии! Глядя на нее, я по-прежнему не мог пошевелиться, но способность мыслить понемногу возвращалась ко мне, и вскоре я понял, что́ за смертоносный заговор против меня составился в этом ужасном месте.
В мою чашку кофе подмешали отравы, причем отравы слишком сильной. Я спасся от удушения благодаря чрезмерной дозе дурмана. А как я терзался и мучился из-за лихорадочного припадка, который спас мне жизнь, не дав заснуть! До чего же беспечно я откровенничал с двумя негодяями, которые привели меня в эту комнату, задумав, чтобы заполучить мой выигрыш, убить меня во сне при помощи надежнейшего, ужаснейшего устройства, которое уничтожило бы меня, сохранив их тайну! Сколько же других, выигравших, как я, спали, как намеревался спать и я, на этой кровати – и больше их никто не видел и не слышал?! Едва представив себе подобное, я содрогнулся.
Однако вскоре мысли мои снова прервались: смертоносный полог