начал бродить по окрестностям и собирать бутылки. Найденные бутылки он приносит домой и складывает в квартире, так что уже в дверь не войти, и воняет дома, как у пивного ларька. Папа говорит, что накопит миллион бутылок, а потом сдаст и станет миллионером. И что бутылки всё время дорожают, это его инвестиции, его твёрдая валюта. Чем дольше бутылки лежат у них дома, тем дороже они становятся. Люба не может никого пригласить к себе в гости и боится, что папу с бутылками заметят на улице знакомые. Она говорит: «Я его ненавижу, чтоб он сдох!» Да, теперь я понимаю, почему она носит в кошельке фотографию того пилота.
Мы вместе придумываем всякие истории про её воображаемого отца. Даже имя ему дали: Максимилиан. Так что Люба у нас теперь Любовь Максимилиановна.
Нам с Любой негде встречаться. У нас обеих дома родители, а больше нам пойти некуда. На улице зима, и особо не погуляешь. Холодно, ветряно, сыро и темно. Мы иногда катаемся на метро, от одной конечной станции до другой. В метро шумно, и нам тяжело друг с другом разговаривать. В автобусах гораздо удобнее, там можно сидеть рядом друг с другом, можно держаться за руки, никто этого не видит.
Мы только один раз оказались наедине друг с другом в её комнате, когда её мама уехала к сестре. Папаша с бутылками был дома, но с ним можно не считаться. Его всё равно что нет. В тот раз я ужасно испугалась и, наверное, вела себя, как полная дура. До сих пор стыдно. Люба попыталась обнять меня и усадить к себе на колени, но я чуть в обморок не хлопнулась от страха. Сказала, что пока что не хочу, и мне надо подумать, и это всё слишком быстро, и я ещё не знаю. Короче, несла всякую чушь. Как в детском садике, честное слово! Как будто я совсем ещё мелкая. Я это всё сказала, и сразу поняла, как глупо это звучит. И испугалась, что обидела Любу, и она больше не будет так делать и вообще дружить со мной не будет. И я сама попыталась её обнять, но тут в комнату вошёл её папаша. Чего ему было надо? Сидел бы у себя, бутылки пересчитывал. Что ж он по квартире-то слоняется? Хорошо, что в этот момент мы не занимались ничем таким. Мы с Любой отпрыгнули друг от друга, как одинаково заряженные частицы. Это всё было так ужасно сложно, что я разревелась. Я не знала, что сказать, и как мы теперь сможем смотреть друг другу в глаза, и как мы сможем продолжать встречаться. Я схватила куртку с рюкзаком и сбежала. Плакала всю дорогу до дома, я была уверена, что Люба больше не позвонит. Кому нужна такая малолетка, как я? Раз уж я вообще ничего не умею и всего боюсь. Какой интерес ей со мной тусоваться? Я чуть не умерла от горя в тот вечер. Но Люба позвонила уже на следующий день, и снова позвала меня гулять.
Мы потом ещё много много раз обнимались. Но только не у неё и не у меня в квартире. Мы шли в какой-нибудь парк или сад, чаще всего в Михайловский садик около храма Спаса на Крови. Там по вечерам было довольно-таки пусто. Мы выбирали аллею потемнее и садились на скамейку. Там нас никто не тревожил. Я обычно