расспрашивать директора о перспективах, но тот лишь отмахнулся: поживёте – увидите. Уж поживёшь тут, – насупился Степан Ильич, – натуральные поминки. А похороны послезавтра…
– Михалыч, скажи честно: конец заводу? – спросил Степан Ильич директора, когда они вышли на улицу. Небольшой праздник подошёл к концу. Выпивку и закуску смели со стола за час, потом ещё полчаса поболтали, немного прибрали в бухгалтерии, да и разошлись.
– Брось ты, Степан Ильич, – махнул рукой директор, – тебе-то какая разница? Ты у нас почётный сварщик, тебе уже и на покой пора. Как и мне. А завод… да что ему будет, заводу-то? Приедет немец – что-нибудь да как-нибудь наладит. Он молодой, энергичный. А мы с тобой лучше на природу: на рыбалочку да за грибочками, старческие удовольствия, как говорится, все дела…
– Да ну тебя, Михалыч! Старческие удовольствия… Какие уж тут удовольствия, когда заводу хана!
Степан в сердцах сплюнул. За завод было обидно.
– Ты не горячись, Степан Ильич. Дался тебе этот завод. Сорок лет ему отдал, в печёнках он у тебя уже сидеть должен, – Михалыч попробовал перевести всё в шутку, – я такси вызвал, поедешь? Нам по пути вроде.
– Не поеду. Сам дойду. Свежий воздух старикам полезен, ты ж меня в старики записал… – И Степан Ильич, не прощаясь, пошёл в темноту.
Директор хотел его окликнуть, но передумал. Пусть прогуляется старик, отойдёт. Тоже мне защитник трудящихся нашёлся, трухлявый… на пенсию самому давным-давно пора. А с цехом немец найдёт что сделать. Площади немаленькие, если под склады или под офисы отдать – вложения за год окупит…
Придя домой, Степан Ильич завалился спать. Даже с женой не стал разговаривать. Упал на диван и отключился.
Проснулся от того, что кто-то на него смотрел. Степан Ильич повернулся, вгляделся во мрак. На книжной полке слабо светился бюст Ленина, который сварщик притащил с завода лет двадцать назад. Как раз когда Союз рухнул и наступили демократические времена со всеми их потрясениями. Красный уголок тогда разбирали, он и прихватил…
Ленин смотрел на старого сварщика. Внимательно, исподлобья, хмуря литые брови. А потом вдруг заговорил:
– Как можно спать, товарищ, в такую тяжёлую для трудящегося люда пору? Когда мировая буржуазия расправила свои хищнические крылья и тянет когтистые лапы к горлу обескровленного пролетариата? А?
– Да я это… – только и пролепетал Степан Ильич в ответ. Голос спросонья был хриплым и слабым. Ленин его пугал. Хотя была в нём и какая-то гипнотически притягательная сила.
– Сегодня вы, товарищ, это, а завтра ваш завод того! – строго сказал ему Ленин. – А ещё Ильич! Тёзка мой по батюшке. Нельзя так, товарищ! Нельзя спать в такое трудное время!
У Степана Ильича заныло в груди. Тяжким бременем прижало его чувство вины. Он обернулся: не видит ли жена. Но жена крепко спала, отвернувшись к стене.
Сварщик вновь повернулся к Ленину.
– Что