и при этом следовал традициям. Вопреки нашим конфликтам, нам прекрасно удавалось избегать разногласий по работе. Когда речь шла о работе, я не была для Самюэля Эрминой, женщиной, которую он когда-то любил, матерью его детей, с которой он расстался. И для меня он не был мужчиной, которого я когда-то любила, отцом моих детей, а был ответственным за внешнюю территорию отеля.
– Большое спасибо, – ответила я, откидываясь на спинку кресла. – О саде-то я забыла… Ты наверняка запустил свои дела в последние дни, мне жаль, что ты посчитал себя обязанным прийти…
Он отмел мои извинения взмахом руки.
– Где Маша? Хочу обнять ее, перед тем как приступить к работе.
– Наверное, в саду, пойдем к ней.
Мы вышли на террасу и увидели вдали ее силуэт. Она сидела на качелях, закутавшись в шаль. Сиротливая и такая хрупкая. Накануне она, наперекор трауру, была сильной, гордой, верной себе, такой, какой я ее всегда знала. И все сегодняшнее утро она не сдавалась, провожала каждого гостя, тепло благодарила за то, что не поленился, приехал, чтобы сказать последнее прости Джо, не показывала, как ей больно. Тишина, воцарившаяся в ее отеле, лишившемся хриплого голоса Джо, неожиданно придавила ее. Повседневная жизнь стремительно возвращалась, вступая заново в свои права, и каждая минута напоминала Маше, что Джо больше нет. Не станет ли его смерть невыносимым испытанием? Испытанием, после которого Маша не поднимется. Ей уже довелось пережить худшее, самое ужасное для матери.
За несколько месяцев до моего приезда Джо и Маша потеряли дочку, Эмму. Эмма родилась с пороком сердца. Для них с самого начала не было тайной, что она, с большой вероятностью, будет лишена долгой спокойной жизни. К несчастью, их опасения оправдались, дочка угасла в возрасте двадцати одного года. «Наш ангел» – так ее назвала Маша в тот день, когда я узнала об Эммином существовании. Я долго преодолевала робость, мешавшую спросить, кто эта девушка на множестве семейных снимков. Это был один из редких случаев, когда она упомянула Эмму.
Говоря о дочке, Маша произнесла: «Нам посчастливилось, что она была в нашей жизни, она подарила нам свою силу и свою улыбку, и так было до самого конца». Эмма была вылитая Маша, но насколько Маша была печальной, настолько же Эмма шаловливой и солнечной. Каждая ее фотография лучилась радостью жизни, как будто Эмме надо было успеть всем насладиться, полностью использовать отмеренное время. Рассматривая снимки, хотелось любить ее, не расставаться с ее ласковой улыбчивостью. Я тогда не могла по-настоящему оценить физическую боль от потери ребенка, которую Маша терпела изо дня в день. Но после рождения Алекса я чуяла ее нутром и даже боялась представить себе, что она должна была испытывать тогда и что она испытывала сегодня, понимая, что ее дочери больше нет. А теперь она лишилась и Джо…
– С тобой все в порядке? – забеспокоился Самюэль, когда я, подавленная Машиными одиночеством и горем, застыла на месте, не в состоянии сделать ни шагу.
– Мне сейчас