местечко Василий, где я то и дело подливал ему в пластмассовый стаканчик «Империал», который он закусывал чебуреком. По ходу этого увеселительного мероприятия Василий поведал мне довольно необычную историю.
Из нее подтвердилось, что Василий, разойдясь с женой, стал сожительствовать с ее единственной подругой Александрой. Та держала продовольственный магазин и, по роду своей работы, любила заложить за воротник, правда блюла меру, не в ущерб делу. Приучила к сему и сожителя Васю, но тот не обладал должной стойкостью характера – победила водка! – и он покатился под гору: потерял работу, дальше больше – стал вещи из дома таскать, за что был не раз нещадно бит Александрой и выдворен с жилплощади. В такие времена Василий жил и питался то с бомжами, то на кладбище с могил, пока у сожительницы не взыгрывало ретивое, и она снова запускала его в дом.
Но вот как-то раз, после очередного избиения, когда Василий лишился двух передних зубов, он вспомнил про ключи, которые остались у него от прежнего места жительства, и стал тайком, тщательно хоронясь бывших соседей, пробираться к Марине в дом, когда та была на работе, и пользоваться ее съестными припасами. Правда, много не потреблял, чтобы не вызвать лишних подозрений.
Но однажды…
– Сижу я на кухне, колбасу ем с хлебом, водой запиваю, чтобы чай сэкономить, – рассказывает Василий. – До прихода Марины еще часа два оставалось, как вдруг ключ загремел в замке. Заметался я туда-сюда, что делать не знаю, колбаса в горле застряла, руки на груди сами сложились, как у покойника. Марина баба здоровая, сами видели – вмиг зашибет, а я фигурой некомплектно получился, слабоват физически, чтоб отпор дать, да я и муху-то обидеть не могу. Заходит, значит, она, скинула шлепанцы и прямиком на кухню двинула, сумку на стол поставила с продуктами – ей же тело свое бегемотное питать надо! А я сижу – ни жив, ни мертв, уставился на нее и молю горячо Господа, чтобы превратил он меня в букашечку малую, чтоб ослепла бывшая суженица, чтоб я сделался невидимым и еще черти что. Тем временем берет Марина со стола недоеденную мною колбасу, лоб наморщила:
«Странно, – сама себе говорит, – разве я утром колбасу ела? Да еще надкушенную на столе оставила… Склероз, что ли?»
На меня не смотрит, я думал, нарочно – сейчас как шмякнет кулачищем по скороварке – перепонки в ушах полопаются. Аж глаза зажмурил. Однако никто меня по голове не ударил, слышу только, как она в холодильник продукты складывает. Приоткрыл один глаз, смотрю – в комнату пошла, что-то там делает, понять ничего не могу – может, мировую хочет? Тут, вижу, Марина совершенно раздетая прошла в ванную – пора бежать, думаю.
Подошел крадучись, выглянул из-за косяка – двери в ванной открыты были – стоит себе под водичкой, на меня ноль внимания. К этому моменту я маленько отошел от испуга, даже озорство какое-то появилось, и тогда встал я в дверном проеме во весь рост, думаю, если что – успею слинять, до выхода два шага, а то она, может, сжалится… Но и на сей раз никакой реакции не последовало – вертится себе под душем, сквозь меня куда-то смотрит, будто меня и нет вовсе.
И тут меня осенило