тебя милашкой. Но я смотрел офисные ситкомы по телику – ты старовата чтобы тягаться с миленькими стажерками. Он тебе изменяет? Это непросто, я понимаю, но не лучше ли не обращать внимания? Невысока цена за то, чтобы всю жизнь купаться в деньгах. Во всем остальном купаться не так приятно. Зачем что-то менять?
– Понимаешь, пап, купаться хорошо, но я начала тонуть.
Разве она уже допила последнюю банку? Да, точно. Хейзел чувствовала, что пьяна, но пока у нее еще получалось хранить это в секрете от окружающего мира. Как же давно она не напивалась! Ее тело и язык давно забыли, как быть под хмельком. Можно ли быть пьяной только в голове, без тела? Хейзел предпочитала пиво другим напиткам, но у Байрона в доме его не водилось. У него был постоянно пополняемый микрогарем топовых напитков для гостей, но Хейзел ни разу к ним не приобщилась. Ей казалось, что они заколдованы, что в каждой бутылке – зелье высокосветскости, которое, как только горлышко коснется ее губ, выжжет все ее обывательские несовершенства. Если она сделает глоток, то перестанет быть самой собой – поэтому обычно она воздерживалась. Один из главных парадоксов ее брака: в начале ей нравились ухаживания Байрона, потому что ей казалось, будто она стала кем-то другим – а это было все, о чем она мечтала. Потом она вышла за Байрона, и ей пришлось играть эту роль 24/7. И тогда больше всего на свете ей снова захотелось снова стать собой и опять начать это ненавидеть.
– Если бы он просто изменил – было бы другое дело…
– В смысле? Вы же почти десять лет в браке. Разве нельзя просто все обсудить? Ты знаешь, что мы с мамой любили друг друга. По-своему. Но если бы мы зацикливались на счастье, самореализации и прочем, долго бы мы не продержались. Вашему поколению только восторги и волнение подавай. Если вам не прикольненько, вы тут же поднимаете лапки. Тебе не приходило в голову немножечко снизить планку запросов к жизни? Ты не считаешь, что тебе очень повезло, что он на тебе женился? Ты была никем.
Хейзел почувствовала, что ее губы растягиваются в неловкой улыбочке, которая по идее должна была папу отпугнуть – и хорошо; эта рефлекторная улыбочка ее не раз выручала. Папу надо было немножечко смутить, чтобы он помолчал и послушал.
– Все было очень плохо. Ты не знаешь и половины.
Теперь он замолчал. Заглянул в глаза Диане, ища поддержки, вздрогнул.
– Хорошо, принято. Может, и не знаю. Но оглянись вокруг. Падать высоко и больно. У меня тут один туалет. Один! Ты же прямо сейчас хочешь въехать? Я свои дела делаю по ночам. Но всегда в разное время. Много переменных, точно ничего не известно. Если я получаю пригласительный билет хотя бы секунд за сорок, то считаю, что мне повезло.
Папу понять непросто. К примеру: когда она училась в колледже, еще до Байрона, она решила пожить в сквоте с анархистами, чтобы не платить аренду – так у нее на кредитках оставалось больше денег на мелкие расходы и новые шмотки. Вместо унитаза там стояло белое ведро, которое все время переворачивали, потому