ведь мне другой не нужно! Так-то, Анфиса, кроме тебя, никого не нужно!
Павел Николаевич нервничал. Он расхаживал вокруг стола, то вдруг брал свой портсигар в руки, и открывал, словно уже собирался курить, то отшвыривал его в сторону, рассерженно.
Смыковская напротив, теперь держалась спокойно, глядела на доктора хитро и молчала.
– Таких речей, я раньше от тебя ждала, – заговорила она наконец, – а теперь мне нужды в них нет. С тобой, пожалуй, и жить то в покое нельзя, одни только тревоги и волнения, да каждый день новые.
– А с ним, что же? Можно жить? – усмехнулся горько Клюквин.
– Да, можно, Павлуша, можно. Пусть мне Антон Андреевич смертельно скушен, пусть я при нем о других думаю, но за то, уж я обеспечена, ни в коих желаниях своих не стеснена, и от супруга худого слова не слышу, а с тобой… Что же с тобой!? Я и руку твою ещё не позабыла, тяжела она у тебя, Павлуша. Много я вытерпела, только теперь переменилась, и повторения не желаю, довольно…
Полная решимости уйти, разочарованная неприятным свиданием, Анфиса Афанасьевна, обернулась резко и направилась к двери.
– Анфиса! Погоди! – загородив ей путь, умоляюще произнес доктор, – не оставляй меня! Я так давно не виделся с тобой, и вот теперь, когда мы одни, ты уходишь…
– Чего же ты хочешь, Павел? – замедлив шаг, спросила Смыковская, – и я эту встречу, вовсе не так себе рисовала. Я ожидала от нее волнения приятного, радости, а получила лишь упреки.
– Я обещание тебе даю, упреков ты не услышишь более, ни одного слова. Останься же, не уходи!
– Я могла бы остаться. И даже не против желания своего, – прошептала Смыковская, немного смягчившись, – впрочем, если только, ты выполнишь моё условие.
– Любое твое условие я приму и обсуждать не стану.
– Ты в доме этом, будешь жить до той поры, покуда Антон не оправится от недуга, разумеется, если доживет он до этого утра. Мне помощь твоя необходима, и я хочу, чтобы ты всегда рядом был, прилагая к лечению супруга моего, все мыслимые возможности.
– Пусть именно так всё и будет, – согласился, не раздумывая, Павел Николаевич.
Между тем, стремительно и неотвратимо приближался новый день. Когда неяркий, розоватый свет, заполнил всю гостиную, проливаясь сквозь зашторенные окна, Полина Евсеевна заметила, что Антон Андреевич дышит спокойнее и ровнее.
– Неужто обошлось? – произнесла она, не веря самой себе, и заплакала, – Антон Андреевич, живите, умоляю вас, живите, и счастливо, и долго…
Прошёл месяц, тяжелый и долгий, словно сложенный из несчитанного количества дней.
Вопреки уверенно-худшим прогнозам доктора Клюквина, Антон Андреевич не умер. Постепенно он чувствовал себя всё лучше, кошмарные видения навсегда оставили его, зато вернулись ясность ума и прежний завидный аппетит. Теперь он мог даже вставать, и один раз в день, обыкновенно вечером, вместе с Фёдором, поддерживающим его, выходить на воздух и поглядеть на невесёлый осенний сад, как любил он прежде.
За это время,