которому было «Театр Стана Мурари», – вспоминал Савич.
– Но, Иоганн, это же Мюнхен. Королевский город Мюнхен, а не городок на берегу Тисы. Перед нами – творение Шекспира, а не каламбуры бродячей труппы. Явятся абсолютно все, а ты знаешь, что это такое? Благородная компания. Жесткая театральная критика, скупые меценаты, глупые политики, недовольные художники, – напомнил ему Карл Лаутеншлегер.
– Смотри, дорогой Карл, мы все устроим как следует. Именно так, как и договорились, не так ли? Это сцена Шекспира! Именно так я ее и представляю. Она полукругом выступает в зал. Ты надстраиваешь просцениум. Расширяешь как надо. Занавес центра сцены на достаточном расстоянии от публики. Это даст возможность играть нашу пьесу без остановок и ненужных пауз, – продолжил Савич.
– Наука – знание о вещах, которые возможны сегодня, как утверждал умный Леонардо да Винчи. Знаешь ли ты это, Иоганн? Предсказание – знание о вещах, которые, возможно, могут быть. Мы сейчас где-то посередине, – подчеркнул опытный мастер сцены, и добавил: – Если рисунок педантичного каноника Иоганна де Витта из Утрехта точен, тогда все выглядит так, как было в «Глобусе».
– Следовательно, нет проблем и сомнений, не так ли, дружище? Триумф талантливых актеров Мюнхенского королевского театра состоится на голых досках! – театрально воскликнул знаменитый актер и режиссер. В его глазах сверкнули слезы. За сценой послышались шаги. Что-то вроде легкого бега. Упал какой-то металлический предмет. Донеслись неясные далекие голоса.
На колокольне двенадцать раз ударил колокол.
– Занавес для «Лира» будет фиолетовым, но я все еще раздумываю над перспективным изображением на заднике, – деловито продолжил Карл Лаутеншлегер, не обращая внимания на воодушевление своего товарища, отразившееся в голосе и лице. Стоящая перед ним задача была непростой, но понятной. Он не выносил восторженного опьянения своих работников, такое поведение отвлекало его внимание. Он родился, воспитывался, обучался и получал деньги для того, чтобы наилучшим образом делать свое дело.
– Проблемы? – спросил Савич.
– Задники лучше всего поднимать и опускать, а не наматывать на шесты. Так будет быстрее и легче, да и не так шумно. Вот увидишь, Иоганн, в комбинации с освещением такая перемена будет выглядеть волшебно, – объяснил искусный мастер, глядя из-за плеча Савича в глубину сцены, где рабочие, стоя на лесах, осторожно монтировали огромные деревянные катушки, которые использовались для перемены декораций.
– Хорошо, пусть будет так, дружище. Вот видишь, Карл, я не сомневаюсь в твоих идеях, – произнес Савич, вставая.
– И я в твоих, Иоганн. Но все же должен спросить: я создаю мечты, а вы в них живете, ферштейн? – сказал Лаутеншлегер, как раз в тот момент, когда на просцениум будущей пьесы Шекспира ступила госпожа Шмидт.
– Извольте, госпожа Шмидт, – произнес Савич.
– Простите, господин Савич, что прерываю ваш разговор, но пришла фройляйн Анна Дандлер. Вы просили немедленно сообщить