вещи.
Сначала бабушка взяла за шиворот Полинку, затем Сашку, потом стала бить по спине полотенцем всех присутствовавших на спиритическом сеансе.
– Послезавтра прощеное Воскресенье! – орала она. – Демоны! Все отцу расскажу! Ишь че устроили!
Потом посыпались предсказания, которых мы так ждали еще пять минут назад.
– Неделю тебе гулять не выходить! – кричала бабушка Полине.
Внучка отбивались, но бабуля только входила в кураж.
– Вот какие у тебя уроки! – кричала разъярённая женщина.
Ее ноздри раздулись, седые короткие волосы сбились у раскрасневшегося лица, пояс халата развязался, оголив что-то белое и внушительное.
Уже через несколько минут мы что есть мочи бежали от входной двери дома до калитки. Машу мы уже не боялись. Она в сравнении с разъяренной пенсионеркой казалась котенком.
На следующий день Полинка пришла в школу с поникшей головой.
– Отец в бешенстве был, – рассказывала она в столовой. – Говорил, что у нас семья верующая и, мол, как я могла. И это он! Человек, который рожу запросто набить может.
В общем, к Полинке мы больше не ходили. По крайней мере, полгода точно. А еще ее лишили карманных денег.
– Финита ля комедия, – помню, подытожила она тогда наш сорвавшийся сеанс магии.
Кажется, на этой фразе Полинка помахала рукой, и я увидела на запястье синяк. Утверждать не буду, но мне показалось, что вчера его не было.
И тут я подумала, что не очень круто, конечно, быть бедной, и так далее по списку, но еще хуже, если тебя обижают дома.
Где-то через месяц Карина Николаевна попросила меня остаться после урока истории. Она сказала, что совсем скоро мы будем проходить тему: «Распад Советского Союза». Мол, моим одноклассникам было бы интересно, если бы я рассказала о нашей семье и о том, что нам пришлось пережить. И, кончено, хорошо бы пригласить кого-то из старшего поколения.
Я съежилась, втянув шею в плечи. Мало того, что моя мама – училка, еще и других родственников на урок. Ну, полный аут. Учителям этого не понять. Словно они забыли, что значит быть закомплексованным подростком.
Я сказала, что поговорю с родителями, но для себя твердо решила: никто из моих родственников в школу не пойдет.
В тот же вечер звонил папа. Сказал, что дяде Валере стало значительно лучше, и уже совсем скоро все они приедут к нам домой. Как это будет происходить в рамках нашей двухкомнатной квартиры, я представляла смутно. Это ж не Полинкин особняк!
Еще он говорил, что здесь погода гораздо теплее, и уже вовсю греет весна.
– Помнишь те качели возле дома? – спрашивал он меня с какой-то особенной романтикой в голосе. – Ну, твои любимые? Ты еще их как-то зимой решила облизать, и язык прилип. Они до сих пор стоят. Их даже не красили.
– Пап, мне было три года. Конечно, не помню.
– Не понять тебе моей ностальгии, – протянул он в трубку.
И тут я зачем-то брякнула, что в школе хотят