мне больше не проронить ни звука в адрес злобного скина.
– Я тебя спрашиваю, печальный хайван… Мальвину свою потерял? У неё волосы не розовые. -кивнул он на девочку. —А чёрные, как смола, поэтому теряйся отсюда!
«Муха» завёлся не на шутку. Мои глаза с белыми накрашенными ресницами, не моргая, смотрели на него.
– Чё ты на меня уставился своими шарами?
Девочка из 3-его класса «А», пользуясь случаем, побежала в учительскую на первый этаж. Вытаращив кровью налитые глаза, «Муха» подошел ко мне. Его зрачки расширились.
– Пизда тебе, малой! —сжимает кулаки скин.
– ТЕ-Б-БЕ ПИЗ-З-ДА… -отчаянно вырвалось вдруг у меня.
Парни громко рассмеялись, услышав эти не убедительные слова маленького худого, как скелет, мальчика. Муха резко бьёт мне кулаком в нос, трещит мягкий хрящ и я падаю на пол. Теперь уже никто не смеётся. Муха достает из кармана ножик и говорит:
– Улыбку Челси себе хочешь, урод?
Но тут кто-то из компании хватает скина за кофту и говорит, что нужно сваливать. Все быстро расходятся, а я, придерживая рукой, окровавленный разбитый орган обоняния, медленно поднимаюсь и иду в туалет. Я понимал, что еще легко отделался.
Когда я пытаюсь смыть кровь в раковину, приходит завуч и кореянка. Я смотрю на нос, теперь эту горбинку на нём, я буду видеть каждый чёртов день по утрам в зеркале.
– Кто это сделал? -спрашивает Мария Григорьевна, поправляя очки в золотистой оправе. -Мы должны знать, кто так сильно тебя ударил? Может тебя тошнит или голова кружится?
Я молчал. Но вмешалась пухленькая кореянка:
– Я знаю… Это был мальчик из старшего класса. Его перевели к нам из другой школы. Кажется, он там с кем-то подрался, вы рассказывали… Или ножом порезал кому-то лицо…
Теперь до меня вдруг дошло, что имел ввиду под улыбкой Челси, нацистский ублюдок.
– Мухин? -переспросила завуч, её выбритые и подрисованные брови изгибаются дугой. -Алекс, так тебе Мухин нос сломал? Что ты молчишь, может у тебя сотрясение?
– Наверное нет… Я не знаю, кто это был.
– Он лжёт, он знает!.
– Ничего ты не знаешь! -я закрыл кран и бросился прочь из туалета.
Мой грим наполовину смылся.
– Муров, немедленно вернись, тебя должна осмотреть медсестра!
– Чтоб ему сдохнуть этому насекомому! -пробормотал я зло.
Мне захотелось уединения. Категорически никого не хотелось видеть, или говорить о том, почему у меня такое лицо. Одним таким местом, где я мог укрыться от всех, было кладбище. Там меня никто не будет жалеть или задавать вопросы. Забудется неприятное. Люди субъективны и им нельзя верить, а кладбище не будет врать. Там все мертвы и очень спокойно. Изредка лишь слышно карканье ворон, которые то и дело кружат над крестами.
Кладбище
Изгои любят кладбище. А еще, когда на улице – серо и мрачно. Так и было в тот день. Не удивительно, начинался октябрь. Месяц, когда