призывает исследовать коммуникативные сети профессоров, обратиться к анализу многослойности, контингентности, противоречивости и открытости конкретно-исторических ситуаций. Это позволяет деконструировать сложившиеся в историографии тропы, выявлять лекала сравнительных исследований и, как следствие, отказаться от механистического сопоставления национальных университетов как гомогенных феноменов, при котором развитие этих учреждений в пределах России неизменно предстает калькой абстрактного западного университета, искаженной правительственной волей.
В статье «Профессора “старые” и “новые”: антиколлегиальная реформа С.С. Уварова» Татьяна Костина использует диахронный вариант сравнения, выясняя, что было и что стало с профессорским сословием после уваровской реформы государственного управления университетами. Приводимая ранее в просопографических исследованиях статистика не позволяла фиксировать перемены в кадровой политике. На основании законодательных и распорядительных актов было известно о расширении числа кафедр и о запрещении совмещения должностей, но только после проведенного Костиной анализа делопроизводственной документации и текстов из личных архивов профессоров и чиновников стали понятны механизмы ротации, которые позволили министру народного просвещения С.С. Уварову (1833–1849) освободить профессорские места в российских университетах для нового поколения подготовленных за рубежом стипендиатов. Вместе с этим в статье продемонстрирована эффективность используемых русскими профессорами практик вытеснения и недопущения в местное ученое сословие разного рода неофитов. Пожалуй, они остаются актуальными в российских университетах и по сей день.
Статья Анны Баженовой «Историки императорского Варшавского университета: условия формирования пограничной идентичности» поднимает проблему вызова национализма, с которым столкнулись европейские университеты второй половины XIX в. Универсалистский тип домодерного университета, который объединял в своих стенах говорящих на разных языках студиозусов из разных стран и превращал их в особое внегосударственное сообщество людей науки, уже в эпоху модерна трансформировался либо в имперский, либо в национальный. Под воздействием укрепляющегося национального сознания и имперских претензий правительств, финансирующих университеты, во второй половине XIX столетия и в России, и в других странах университеты становятся не столько агентами просвещенных властей (как это было во второй половине XVIII – первой половине XIX в.), сколько выразителями, защитниками государственных интересов.
В этом контексте чрезвычайно интересна судьба Варшавского университета, функционирующего в условиях фронтира. Находившийся на территории Российской империи и призванный служить делу «единения Царства Польского с Россией», он должен был в то же время рекрутировать в свои ряды польское население и готовить польскую элиту.