но в твоей преданности делу революции я уверен, поэтому ты нужна здесь. А каким комиссаром ты будешь? Допустим, марксистскую теорию ты знаешь. Но на фронте воюют не теориями. Ты представления не имеешь об армии, ее структуре, обыкновениях, быте и взаимоотношениях. Думаешь, тебе там поможет твой месмеризм? Ты можешь сколько угодно считать народные представления о колдовстве суевериями, но там тебе придется столкнуться с ними лицом к лицу. А ведьм не любят. В конце концов, то, что ты женщина, не имеет особого значения только здесь, в Петрограде. Фронт же полон одичавших и ожесточившихся за годы войны мужчин – сможешь ли ты заставить их себя уважать? Среди наших товарищей фронтовиков хватает, и любой из них справится с этой работой лучше тебя. Почему я должен тебя отпускать? Скажи мне правду, и я подумаю. Ты ведь понимаешь, что приносишь революции больше пользы здесь?
Саша на несколько секунд закрыла лицо ладонями. Потерла виски. Вдохнула, выдохнула.
– Да, – ответила она наконец. – И нет. У меня эгоистические мотивы, Глеб Иванович. Я знаю, что моя работа здесь нужна для революции, для будущего. Но ведь и я – часть революции и часть будущего. А эта работа меняет меня, и мне не нравятся эти перемены. В этом деле, – Саша кивнула на все еще лежащую на столе папку, – вчера было на две фамилии больше. Я поняла ошибку, когда список уже пора было сдавать на коллегию. Вызвала повторно свидетеля, переоформила протоколы. И все это время я ненавидела двоих людей, которые чуть было не погибли из-за моей небрежности. Я понимала, что могла б не исправлять ничего, и никто бы не заметил. И что однажды, возможно, я перестану такое исправлять. Это была… обыденная мысль, понимаете, Глеб Иванович? Меня чертовски перепугала ее обыденность. И я думаю, что буду хорошим комиссаром, потому что я верю: жертвы, которые мы приносим теперь, они необходимы ради будущего счастья всего человечества. А если я останусь здесь, я перестану в это верить и не смогу уже стать никем.
– Я выслушал тебя, Гинзбург, – ответил Бокий, и Саша вдруг поняла, почему он старается выглядеть каждый день элегантным и подтянутым: это скрывает, насколько он изможден. – У тебя действительно эгоистичные мотивы. Ты нужна революции здесь. Ты нужна мне здесь. Но я понимаю. Видишь, я не так эгоистичен, как ты. Теперь ступай. Я посмотрю, что можно сделать с твоим рапортом.
Глава 5
Полковник Добровольческой армии Андрей Щербатов
Октябрь 1918 года
Щербатов ожидал хотя бы какой-то конспирации, но невысокий шофер в кожанке подошел к нему через покрытую обледеневшей грязью платформу прямо на глазах у сошедших с поезда пассажиров и женщин, торгующих снедью. Агентов ВЧК на вокзале на первый взгляд не было видно, но тут никогда нельзя судить с уверенностью.
– Вы, значит, Андрей Евгеньевич? – спросил шофер.
Щербатов медленно кивнул. Одет он был в штатское, так что, по всей видимости, у шофера имелся его словесный портрет.
– Пройдемте, автомобиль ждет.
Возможно, полное отсутствие конспирации