Как он, вопреки своему распорядку дня и ночи, подолгу сидит с ней в библиотеке или гостиной, размышляя об искусстве, истории и помогая разобраться в исписанных тэлирскими рунами свитках.
– Он замечает на моем лице грусть и спешит тут же пригласить на танец или же посадить за рояль для изучения новой симфонии. Он занимает мою жизнь. Жизнь, которую я провожу в четырех стенах. Что в действительности за стенами этих покоев – мне неизвестно. И оттого я чувствую себя канарейкой, которую заперли в золотой клетке. – закончила Цефея. – Справедливо ли его обвинять в моей тоске по неизвестной мне свободе? Думаю, что нет.
– В твоем заточении виноват не только Рубин. – заметил Эниф. – В большей степени причина тому я. А точнее – новости, которые я приношу с собой.
– Я все понимаю, Эниф. Разумом я понимаю каждое ваше с Рубином опасение. Но разве могу я уговорить свои чувства отказаться от мечты покинуть эти стены и посмотреть город? – неожиданно она улыбнулась. – Да и как заглушить свое любопытство? Я столько читала об Айре. А видела лишь то, что возможно было разглядеть с балкона моей спальни.
– Подожди немного. – попросил Эниф. – Очень скоро ты будешь свободна. Поверь мне, Цефея. Сейчас ты свободнее многих Хранящих… – Эниф осекся. Фраза, оброненная им в глубокой задумчивости, удивила Цефею. Не успев ни о чем спросить друга, Хранящая тут же услышала новый вопрос. – Рубин вскользь упоминал о твоих видениях во время болезни. Они все еще беспокоят тебя?
– Если ты о том, вижу ли я их до сих пор – нет, я не вижу их. Однако, я их помню. Каждое мгновение. У меня нет личных воспоминаний о жизни до того, как я появилась в покоях Рубина, но у меня в достатке воспоминаний из жизни Айры. Думаю, я могу рассказать об этом мире больше, чем его старожилы…
– Что ты видела?
Эниф обратился к Цефее столь твердо и властно, что она впервые вспомнила о его княжеском происхождении.
– Войну. Чуму. Голод… – коротко ответила Хранящая, не желая вдаваться в детали. – Но было и счастье, с которым Айра также щедро делилась со мной.
– А что же с грядущими событиями? Ты видела то, что должно случиться? – настойчиво продолжал расспрашивать Эниф.
Цефея ненадолго замешкалась. Она не желала рассказывать о гибели мира, но, в то же время, не желала обманывать друга. Взглянув на эльфа, девушка замерла, и тот, будто прочтя в ее взгляде ответ, задумчиво протянул: «Вот значит, как…».
Часы на башне городской ратуши пробили одиннадцатый час.
Эниф разглядывал Цефею, задаваясь вопросом о том, станет ли она для Айры спасением или гибелью. Во мраке проглядывался блеск ее аметистовых зрачков. Эльф неподвижно замер в кресле, отчего стал похож на холодную фарфоровую куклу, чье изящное тело и точеное лицо творил умелый мастер. Только твердый, ледяной взгляд пронзительных серых глаз выдавал в нем жизнь. Наконец, он моргнул, слегка нагнувшись, поставил на стол полупустой бокал вина и, отбросив от лица черную прядь волос, поднялся с кресла. В ладони эльфа блеснула россыпь перламутровых капель. Он положил