четырнадцать лет (а может, еще тринадцать, если стихотворение написано в первой половине года), маловато для реальных любовных посланий. Конфликтную ситуацию стихотворения снимает юмор. В конце пылкому влюбленному приходится назвать себя, но тогда выясняется, что страстные признания заведомо комичны, потому что их произносит монах, выбравший иной образ жизни.
Ситуация элегического цикла, отчетливого знака кризиса, обретает драматический характер, тут не до шуток. Фантазия помогает и тут: да есть у меня подруга! Но мы, дело житейское, в разлуке…
Хочется подчеркнуть: внешних изменений в жизни Пушкина не происходит, даже чуткий Пущин никаких перемен в друге-соседе не замечает. Но кончается регламентированный лицейский день, Пушкин уединяется в своем 14 нумере – и текут элегии… Тоже любопытно: юный поэт уже активно печатается в журналах, но очень редкие стихи из элегического цикла при жизни Пушкина напечатаны: это стихи для себя.
Соблазнительно усматривать здесь жизненный источник. Да, было увлечение Пушкина сестрой однокашника Екатериной Бакуниной, но литературным переживаниям оно созвучно только соотношением положительных и отрицательных эмоций. В единственной дневниковой записи Пушкина об этом эпизоде жизни дан такой расклад:
«Но я не видел ее 18 часов – ах! какое положенье, какая мука! – – –
Но я был счастлив 5 минут – –»
Что и говорить, компенсация за страдания слишком слабая.
Что же произошло в душе Пушкина в последнее полугодие его лицейской жизни? Как поэт он начинал широко и щедро. Для начинающего, причем совсем юного круг его интересов разнообразен, особенно если принять во внимание, что в разработке основных мотивов – изобилие вариантов. Жадность на впечатления, нетерпение, побуждающее упреждающим образом духовно прочувствовать еще запредельный опыт, – все это черты складывающейся поэтической натуры, жизнерадостной и своевольной. И вдруг – как гром средь ясного дня.
О милая, повсюду ты со мною,
Но я уныл и втайне я грущу.
Блеснет ли день за синею горою,
Взойдет ли ночь с осеннею луною –
Я всё тебя, прелестный друг, ищу.
Засну ли я, лишь о тебе мечтаю,
Одну тебя в неверном вижу сне;
Задумаюсь – невольно призываю,
Заслушаюсь – твой голос слышен мне.
Разлука, 1916.
Поэт потрясенным сознанием ощущает: жизнь идет своим обычным потоком, она не переменилась, но он, поэт, какой-то силой из этого потока выброшен. Он одинок среди дружеского братства. Конфликта нет, друзья все те же, их интересы страдалец совсем недавно разделял и теперь не осуждает, но разделять, как прежде, не может. Свет настолько ярок, что слепит, предметы теряют очертания. Широкий мир вдруг сгустился в одну точку: непрестанно болящее сердце. Только его голос слышит поэт. Конечно, когда голос сердца начинает перевоплощаться в поэтические звуки, возникает непроизвольная инерция движения, в орбиту разговора хотя