однажды об этом. Я тогда был ещё маленьким, когда в городе прошёл погром. Мы спасались у русского мужика, с которым отец дружил.
Он взглянул на Николая, с аппетитом глотающего кусочки мяса, и спросил:
– Неужели нет других методов борьбы?
– Народ живёт в рабстве и нищете. И ты при этом будешь заниматься демагогией и убеждать царя и его правительство, что так делать нехорошо? Тогда тебя арестуют и сошлют. И ничего не произойдёт, и не изменится. Всё останется таким, как было. Без кровопускания мы ничего не достигнем.
– Наверное, ты прав.
– Я тебе дам кое-что почитать. Только никому. Это запрещённая литература.
Николай огляделся, потом наклонился, вынул из стоящей возле стола сумки книжку с истёртой многими читателями обложкой и протянул её Пинхасу. Тот взял её и, пытаясь не привлекать внимание, положил в портфель.
Придя домой, Пинхас сразу принялся за чтение. Больше часа читал, не отрываясь. Закончив, он положил книгу на стол, потом подумал и сунул её под матрас. Несдобровать, если кто-нибудь увидит её у него. Она была как озаренье, осветившее тусклые закоулки сознания. Прежние его представления о жизни и общественном устройстве теперь казались ему наивными. Ему пока ещё не всё было понятно, но для него стало ясно, что преступная государственная власть и есть главный виновник экономического и политического рабства народа и против неё все средства хороши.
Пинхас потянулся, походил по комнате, и остановился возле окна, выходившего на глубокий, как колодец, двор. Он вспомнил тех еврейских парней из Гомеля и Могилева, которых видел в вестибюле после экзаменов, вынужденных вернуться восвояси ни с чем. И многих роменских приятелей и знакомых, которые даже не пытались вырваться из гетто черты оседлости, сознавая бессмысленность и обречённость своих попыток. Процентная норма и раньше виделась ему несправедливой незаслуженной карой. Но сейчас она логично связалась с преступной политикой по отношению к его народу, которую царь не желал отменить. Да и весь русский народ страдает от притеснения государства, держащегося только на насилии. А наверху фигура царя, олицетворяющего эту систему. Следовательно, «тираномахия», цареубийство неизбежно и целесообразно. А орудием переворота является учредительное собрание, которое проведёт необходимые реформы и передаст власть народу.
Он впервые прочёл ранее незнакомое ему слово «социализм», который должен стереть все национальные различия. Значит, подумал он, уничтожение самодержавия приведёт к освобождению и еврейского народа.
Вечерело и стало прохладно. Ему захотелось есть. Он накинул на плечи плащ и направился в находящуюся неподалеку харчевню.
5
На другой день по окончании лекции Пинхас вернул книжку Николаю.
– Давай-ка выйдем. Не хочу, чтобы нас здесь видели вместе, – предложил тот.
На улице было ещё светло, но серые тучи собирались к дождю и с моря дул свежий, напоённый влагой ветер. В такую погоду вряд ли кто-нибудь