.

ашей ни корми, дай по лесу погулять.

      – Охотники ходят? – решила уточнить.

      – А чего им не ходить? Испроси на окраине разрешения да отправляйся на промысел.

      – И за ягодой местные ходят? – скосила глаза на корзину, поставленную на подоконник.

      – За ягодой-то чего не наведаться? Опушечку поближе выбирай и собирай.

      – А грибы у вас, – кивнула на висящие под потолком сушеные связки, – не из леса?

      – Откуда еще грибам взяться? – хмыкнула старуха.

      – Выходит, что тропинка проторена?

      Она глянула на меня и снова качнула головой, нахохлившись, точно седая ворона.

      – Послушай, девка, дело говорю! А больше никто толкового не скажет. Вот какие вы нынче пошли: старость не уважаете, опыта не перенимаете. Но только в лесу зло живет. Давненько. В самой темной чаще.

      – А облик у него есть? Или это просто злая темная чаща?

      Старуха погрозила скрюченным пальцем.

      – Ишь языкатая! Чего Вашек в тебе нашел? Соблазнила небось?

      Я вздернула подбородок и промолчала. Уж кто кого соблазнил? Сам Вашек полгода мне прохода не давал, с того раза, как наведался в наш салон с собачкой очередной однодневной подружки. Теперь вот в деревню затащил, а сам на встречу с друзьями помчался и мне отличную компанию подобрал.

      – Жил прежде человек один, сказывают, – продолжила старуха, явно не в первый раз повествуя эту историю, – непростой он был, того умел, чего остальные не могли. Только не ради добра. Вот и сослали его подальше от жилья людского в лесную чащу. Там, говорят, и заперли, а затем домик из бревен возвели. На двери замки понавесили, на окнах ставни заколотили. Замкнули круг, стену из кольев ощерили, а кругом ограду железную с шипами поставили.

      – А шипы ядом смазали?

      Старуха фыркнула. Я же решила уточнить более неприглядный момент касательно расплывчатого «заперли».

      – Вокруг чего домик-то возвели? Не над гробом хрустальным?

      – Это только в сказках ваших хрустальные, а на поверку гранит лучше. Да и на что гроб? В них умерших кладут.

      – А его живьем хоронили?

      – Живьем не живьем только тем ведомо, кто в ту пору жил. А нам лишь предупреждение осталось, поскольку одни его замкнули в лесу, а расплачиваться другим пришлось. Девки пропадать стали. Одна за другой. Кто подальше в лес забредет, та назад не вернется. Еще, говорят, зверья меньше в чаще стало, а птицы и вовсе перевелись.

      – Не нашли девок?

      – Некоторые возвращались, но не в себе. И слова сказать не могли, где были, что делали.

      – Родители их не пошли в чащу со злом разобраться?

      – Девки не местные-то. Все больше пришлые, как ты. Кто без отца и без матери. Из приюта, что между городом и деревней построили.

      – Хорошее у вас зло, правильное. Своих не трогает.

      Старуха прищурилась.

      – Ты, Вашек говорил, совсем без семьи.

      – У меня родные есть, и я не росла в приюте.

      Как обычно в похожих ситуациях, рука потянулась к кулону с прозрачным янтарным камнем, ограненным витой серебряной косичкой. Его оставила на память родная мать, прежде чем бросила, но я верила, будто кулон приносил удачу. По крайней мере вот так схватиться за него при случае отчего-то помогало ощутить уверенность в себе. Не одна я была. А уверенность, как известно, где надо горы свернет, а где не надо рвы прокопает. И уж точно невзначай – хотя в данном случае нарочно – брошенные слова не обидят и боли не причинят.

      – По родственникам скиталась? Наслышана я.

      Вашек – зараза! Зачем рассказал?

      – Всю жизнь не знали, куда приткнуть сиротинушку. Небось перевели дух, когда выросла. И на что вы такие парней пригожих ловите?

      Ага. Плохая девка, очень плохая. Кровинушку из семьи уводит, беспризорница. Правильного и хорошего кровинушку, который до встречи со мной в студенческих угарах о семье только тогда вспоминал, когда на очередную пирушку не хватало.

      – А мы любим их заманивать. Вот как ваше зло из чащи.

      – Он тебе подобных особливо и любит.

      – Вашек?

      – Тот самый, из леса.

      – Пф! – я не удержалась. Ну уж очень похоже прозвучало на детскую страшилку. Тот самый из леса, который живет в темной чаще. Любят же старые люди небылицы собирать на пустом месте, а после каждому встречному рассказывать. Я какой-то период жизни провела у пожилой родственницы, тоже наслушалась.

      – А на что ему девушки? – решила подзадорить старуху, а та в ответ зашлась хриплым каркающим хохотом.

      – А Вашек не объяснял, зачем мужику девка?

      – Так зло не просто человек? Он еще и мужчина? Эх, все несчастья у девок из-за мужиков.

      Глаза старухи недобро сверкнули. Она погрозила мне ложкой, а после воткнула ее в кашу и резко придвинула почерневший котелок ко мне.

      – Ешь вот.

      Я с трудом