нас неподалеку, на углу.
– И пел! – вдруг гордо добавляет парень. – Ей, кстати, понравилось, как я пел, – он приподымается и смотрит на меня.
Мой вид его не только не пугает, но даже не удивляет! Он ненормальный? Или «аномальный», как сейчас выражаются?
– Увела его для домашнего концерта, – поясняет Эвглена прежде чем пойти на выход.
– Мне нужен тру-уп, я выбрал ва-ас!.. – выводит он сильным, глубоким голосом. И заливисто хохочет.
Остаемся одни, если не считать немую санитарку. Некоторое время пленник пытается вытащить руки из браслетов, тихонько ругаясь. Затем окликает меня:
– Эй, сударь, вы очень странные вещи говорили. Хотя, вы красиво говорили, поэтично. Вы, наверное, поэт? Или писатель? И голос у вас красивый, вам бы тоже петь…
– Сам ты красивый. Ты, вообще, кто?
– Дóлби-Дэн, музыкант. А по совместительству – студент Гнесинки.
– Долби-Дэн… Данила, что ли? (Он кивает.) Сам откуда?
– Из-под Зеленограда. Деревенские мы… Вы сказали, оставь надежду всяк сюда входящий. Мы, значит, в аду?
– Хуже, парень. Мы в художественной студии.
– Я подумал, это мне наказание за грехи, – произносит он на полном серьезе.
– И что за грехи у тебя, музыкант?
– Песни, наверное. Стихи. Когда заигрываешь с инфернальным или споришь с Создателем, будь готов держать ответ. Честно говоря, я всегда ждал, что чем-нибудь таким все и закончится.
Так. Оказывается, он ждал, чокнутый. Теперь понятно, почему этот ботаник не удивлен.
– У тебя в чехле правда гитара?
– «Хохнер», Германия – подтверждает он с гордостью.
– Разреши посмотреть?
– Вы разбираетесь в инструментах?
– Не столько в инструментах, сколько в струнах.
Я раскрываю молнию зубами, стаскиваю чехол. («Аккуратнее, пожалуйста…», – стонет парень.) Осматриваю вещь. Доли секунды мне хватает, чтобы осознать – повезло. Вот оно! Впервые повезло по-настоящему… Внешний вид и звук инструмента меня не интересуют. Только струны. Я боялся, что в его хваленом «Хохнере» окажутся пластиковые струны – вот это был бы облом! Но нет. Хорошая сталь. То, что надо…
Новенький рассматривает спящего Алика Егорова:
– Что с ним?
Алик подключен к аппарату гемодиализа, еще не отошел от операции. Я объясняю:
– Сначала от него отсекли малую часть. Затем – много-много малых частей, как внутри тела, так и снаружи. Ты видишь то, что осталось.
– А какой в этом смысл – отсекать малые части?
– Самый прямой смысл, парень. Бизнес.
– Вы же сказали, здесь художественная студия.
– Изделия из человечины пользуются в некоторых салонах большим спросом.
– Спасибо, что не соврали. Я, правда, ничего не понял, но любопытство удовлетворил… О, как эротично выразился! – он широко улыбается, словно предлагая и мне повеселиться.
Улыбка его вымучена. Губы дрожат. Разыгрывать из себя героя ему все труднее.
– Мне руки когда-нибудь отстегнут?