корабля, но ее слышал только Северный шторм, уносивший слова и прятавший тайны детей палубы.
Они сражались со стихией, налегали на весла – мускулы против штормового ветра, против моря и веса корабля, им никак не удавалось облегчить боль в уставших руках, и только воля мешала бросить весла. Воющий ветер и несущиеся тучи не позволяли опереться на какие-то ориентиры. Джорону оставалось полагаться только на шестое чувство, которым его наделила жизнь на волнах, – смесь миллиона неосязаемого: накатывающие волны, ветер и дождь, и даже запах и вкус воды на губах. Он чувствовал ее, чувствовал нужное направление, чувствовал «Дитя приливов», боровшееся со штормом, не как нечто реальное, не то, к чему можно прикоснуться. Джорон знал, где он оставил корабль, знал скорость и силу ветра, а также возможные варианты дрейфа. И, хотя у него присутствовали сомнения, он продолжал выкрикивать команды сидевшей за рулем Фарис сквозь ледяной дождь. Он беспокоился, что веревка может разрезать их лодку надвое, если он неправильно оценит тягу большого торговца. Опасался, что неверно поймет движение «Дитя приливов» и по небрежности направит флюк-лодку в океан.
А потом он ощутил легкое тепло посреди шторма, пульсировавшее крошечное пятнышко, которое привык связывать с ветрогоном. Иногда он его чувствовал. Иногда – нет. Но оно обеспечивало его отправной точкой. Он знал, что, если бы ее не существовало, тревожился бы и сомневался в своих устных расчетах и инстинктах еще больше; но ее присутствие помогало ему понять, что он прав.
Слабое утешение.
Лучше не иметь такой точки, лучше добывать истину самому и знать, что ему это удалось. Лучше повторять вычисления снова, снова и снова, пока сомнения не исчезнут, как скала под бесконечными ударами прибоя.
Но если бы желания были крыльями – ветрогон умел бы летать. Это его мир, он должен в нем жить, и Джорон мог его изменить не в большей степени, чем избавиться от постоянно растущих язв на плечах и ногах.
Затем, как если бы она поняла, что силы детей палубы уже на исходе, веревки начинают прогрызать мокрый вариск флюк-лодок, а усталость мешает реагировать на движение волн, появилась Миас.
– Вижу корабль!
Черный корабль, «Дитя приливов», Миас Джилбрин и ее почерневшие от дождя седые волосы, разметанные ветром.
– Бросьте веревку!
Ни рокоту шторма, ни вою ветра было не по силам поглотить ее слова, ни одна женщина и ни один мужчина не могли их не услышать.
Ведь она была Удачливой Миас.
Величайшей супругой корабля из всех, когда-либо живших, – и она станет легендой.
2
Неудачно найденные обломки кораблекрушения
Корабль летел три дня. Ветрогон ни разу не отходил от своего излюбленного места, откуда призывал ветер, сидел, скрючившись у главной мачты, ни разу не поднял головы и ни с кем не говорил, сосредоточившись на поисках самых выгодных потоков воздуха, чтобы привести их к «Дитя приливов». Когда Джорон прошел рядом с ним, ему