меня от края, и, заглянув мне в глаза, добавил: – Искренне.
Стоя на краю скалы, Энди смотрела вниз с трепетом, резко отличавшимся от того волнующего чувства, что она испытала здесь так много лет назад.
Вместо нетронутой природы, как в том далеком прошлом, где «отвесная земная твердь скалы отступала перед холодным, волнуемым ветром серебром вод», внизу топорщился взрытый машинами участок берега, оцепленный потрепанной желтой лентой.
Да, берег выглядел именно так, как она представляла.
Женщина попыталась представить, как капот проржавевшего за долгие годы «Чарджера» поднимается из озерной глади, как изливаются из его разбитых окон потоки воды. Как автомобиль опускается на палубу баржи, и кто-то, первым открыв дверцу, видит покрытые илом, когда-то сине-белые, сделанные на заказ кожаные сиденья, рулевое колесо, когда-то блестевшее, как оникс, и… скелет.
После стольких лет неизвестности Даллас все-таки нашелся. Вырвался из-под этих испещренных солнечными бликами вод.
Она зажмурилась и вновь открыла глаза, точно так же, как сделала больше двух десятилетий назад на лесной прогулке.
Но сейчас в мыслях промелькнуло лишь два слова: мутные воды.
Энди впервые подумала об одной странности – сейчас ей уже исполнилось столько лет, сколько было Далласу в тот день, когда он, видимо, умер.
А Кэссиди исполнилось столько же лет, сколько было в то время ей самой.
Глава 5
Йен проснулся в смятении, услышав странный трезвон своего мобильника. В его голове еще крутились яркие картины сна, в котором они с Энди, как дежурные по общежитию Кэссиди, живя в том же здании, устраивали для находящихся на их попечении школьников праздничные выходные. В конце сна был момент паники в так называемой «сумеречной зоне»[16], когда его посетило леденящее душу откровение: «Как странно, похоже, мы с Кэссиди одного возраста!»
И в этот момент зазвенел будильник смартфона.
Возвращаясь к реальности, Йен медленно встал, сразу почувствовав боль в спине, поскольку спал на скомканных покрывалах. Вернувшись с позднего завтрака, они обнаружили, что горничная еще не успела убрать номер, поэтому простыни пахли сексом, по́том, и к тому же его продолжало мучить похмелье… Стащив с себя брюки, Йен побрел в ванную, намереваясь второй раз за день принять оживляющий душ.
«Не надо было пить третий, четвертый и пятый, – думал он, стоя под бодрящими струями горячей воды, – или даже шестой коктейль…»
Вечер свернул с проторенной дорожки после провокационного откровения Уэйна Келли. После трех лет посещений Гленлейка в качестве отца Кэссиди и двух десятков лет периодических визитов на акции по сбору денег, Йен наконец перестал нервничать, решив, что тема Далласа Уокера похоронена навсегда.
А теперь, подобно призраку из собственного стиха, чертов поэт вернулся в Гленлейк, чтобы своим жутким видом разрушить спокойствие этого мира, самодовольно указывая пальцем на здешних тупых горожан, преподавая им урок, дабы вечно они жили в страхе.
Однако Даллас Уокер