губами, отхлебнул, обжигаясь. Жанна села на стул рядом. Взяла с тарелки сухарь, громко куснула и тоже склонилась над черным дымящимся пойлом.
– Ладно, – он неожиданно встал. – Надоело в темноте, я включаю свет.
Она вскочила следом.
– Подожди, сейчас посмотрим… – и порхнула к окну.
Момент: ее обтянутый силуэт застыл на фоне ночи. Игорь тоже застыл, глядя на нее.
И вновь – словно жаром окатило, снизу вверх, из штанов в голову. Нежность наполнила током крови все, что полагалось, нежность больше не желала вмещаться – ни в голове, ни в штанах. Молодой человек забыл про свет. «Подойти, – думал он. – Сзади. Обнять. Она положит мои руки себе на грудь…»
– Иди скорей сюда, – глухо сказала Жанна.
– А? – выдавил он, мучительно просыпаясь.
Послушно подошел. Сзади. Но обнять любимую женщину не смог, потому что в институтском дворе были люди. Два темных субъекта, один за другим огибая лужу, перемещались в пространстве фонаря. Каждый тащил нечто тяжелое, ящикообразное. Плюс еще один – впрочем, тот уже скрылся под аркой, ведущей из второго двора в третий.
– Они нас не заметят? – спросила Жанна.
– Снаружи ничего не видно, – квалифицированно объяснил Игорь. – Тем более, второй этаж… – Он напряженно всматривался. Когда двор опустел, раздраженно добавил. – Вот вам и уединились. Романтика, называется!
– Кто это был? – кинула Жанна очередной вопрос.
После минуты мозговых усилий Игорь подвел итог:
– Ни фига понять невозможно.
Столь отточенная формулировка позволила вернуться к ужину. А что еще оставалось делать? Неопознанные субъекты больше не появлялись, ни темные, ни светлые, ни какие иные.
– Вот бы сейчас влипли, – угрюмо констатировал Игорь, отрезая при помощи чайной ложки новый кусок торта. – Включили бы свет, а они сразу к нам – мол, дорогие коллеги, предъявите ваше разрешение на работу в ночь.
– А мы им: «Предъявите ваше». Вряд ли у них найдется.
– Никогда не ел ничего вкуснее, – удивился он, трогательно чавкая.
– Изголодался, – ласково сказала она, хрустя на всю кафедру. Вдруг легко приподнялась и пересела со своего стула к нему на колени, оставив чай недопитым. Обняла его за плечи, прижалась к теплому телу. Ее тело было еще теплее. – Боже, какой ты у меня хорошенький! Извини, что я тебя так… Кормлю сухарями вместо яичницы. Совсем тебя не жалею…
– Тортом, – улыбаясь, поправил он. – Тортом кормишь.
Губы ее были рядом. Запахи ее сводили с ума. На коленях у него сидела женщина, его женщина. Разве можно в это поверить? Он поставил стакан, положил ложечку и взял женщину в свои руки именно так, как она хотела – обвил грудь по звериному, по-мужски.
– Колючий, – Жанна уменьшила громкость до шепота. – Об тебя карандаши точить можно.
– Я собирался на даче побриться, но…
– Бедненький мой, небритенький. Писатель мой, гений мой непризнанный… – ничем не сдерживаемая любовь была в