поляну? Была тут деревня – Малиновка, пятьдесят дворов… – показывает бабушка своей внучке – девочке лет восьми и машет рукой в ту сторону, где между деревьями виднеется солнечный просвет и огромная пустая зеленая поляна.
– А где же она теперь? Там нет никакой деревни, только пустое поле, –девочка всматривается, но не видит деревни, даже ни одного домика.
– Да, теперь нет. Уже давно нет… – отвечает бабушка.
Они ходили в лес по грибы, и вышли к этому месту. Сейчас они возвращаются назад домой. Жарко. Бабушка, хоть и старенькая, но бодро шагает вперед и вперед, опираясь при ходьбе на крепкую палку, подобранную еще при входе в лес. Внучка её немного раскисла от усталости и жары. Бабушка по заведенной привычке деревенских людей вставала очень рано. Вот и сегодня, собираясь в лес, она разбудила внучку в пять часов утра. Вставать девочке не хотелось, но она же сама вчера вечером упрашивала бабушку взять её с собой за грибами. Пришлось просыпаться. А то в следующий раз бабушка ни за что не возьмет. И вот теперь девочка трет глаза, зевает, разморенная жарой. Она пытается идти рядом с бабушкой, но всё равно часто отстает, и ей потом приходится бежать, чтобы нагнать старушку. Вот еще незадача, резиновые сапоги стали потными, носки в них сползают и сапоги жмут, от чего девочка косолапит. А правая нога – в особенности. Быстрее бы дойти до дому, раздеться и побежать купаться на речку. Бабушка не разрешает снять сапоги и идти босиком даже теперь, на обратной дороге – боится, что попадется змея и укусит. Бабушка всегда специально и палку берет для этого, входя в лес. Она часто рассказывает, как шла по лесу и вдруг – змея – лежит черная, здоровая, клубком. А то иногда и две змеи вместе, только головки торчат. А она, бабушка, эту змею палкой – и придави. Змея извивается, хочет вырваться и уползти в траву. А там уже ищи, не ищи – не найдешь. Поэтому бабушка палкой её придавит к земле, а высоким резиновым сапогам – так ей, так ей. Вообще, по рассказам бабушки выходит, что она всех змей, которые ей попадаются, всегда убивает, чтобы не повадно было гадам водиться в нашем лесу, людей и скотину кусать. В долгих рассказах бабушки змеи ужасно большие и попадаются прямо на её пути: то на песчаной дороге греются, то у брода, где переходят речушку, чтобы попасть в березовый лес, который называется Роща, то прямо у белого гриба, который бабушка хотела сорвать. Но все это в Роще.
А есть еще другой лес, с другой стороны деревни. Он называется Дрянная. Там вроде и змеи не водятся, но бабушка не любит этот лес. Он, говорит, темный, и еще там какие-то злые мужики встречаются. Стоят, высматривают, недобрые. Бабушка, правда, в Дрянную тоже ходит – за черными груздями, уж очень их там много. Она, когда в эту Дрянную собирается, всегда дедушку с собой берет: мужиков опасается, да и тащить грибы оттуда далеко, а потому нужна мужская сила. Дедушку, честно сказать, она ругает, и брать с собой по грибы не любит. Он, говорит, бежит как оглашенный, ничего не видит, а она за ним не поспевает. А какие грибы можно углядеть, если ты несешься вперед и вперед, как конь? «Ты, – говорит, – чего в лес пошел, бегать по нему что ли или грибы собирать? Вот летит, не разбирая дороги!». А дедушка ей на это всегда отвечает: «А мне все кажется, что там, впереди грибов-то больше. Чего тут на пути ходить на одном месте. Здесь все ходят. Поди уже все собрали».
– Ба, а куда же она делась-то? – спрашивает внучка, в очередной раз, нагнав бабушку после того, как долго копалась со своим носком, который совсем сполз с ноги и сбился в мыске сапога.
– Кто девалась? – удивляется бабушка. Она уже совсем забыла, о чем они говорили и думала о своих делах – как они придут домой, и она будет разбирать грибы – какие в засолку, какие на жареху, какие в суп.
– Ну, как кто… Ты же про деревню мне рассказывала, которая на той поляне раньше была, – девочке любопытно послушать историю. Когда бабушка рассказывает про свою молодость и те времена, которые были раньше, девочке очень нравиться.
– А, про это… Ну, слушай. Там была деревня Малиновка. Большая деревня. Меня оттуда замуж выдали в нашу деревню. Я с пятого года была. Как стал двадцатый первый, что ли, год – так и выдали.
– Бабушка, а с пятого года – это что?
– Как – что? Мое рождение.
– Как это?
– Как-как. Вот так. Сейчас у нас какой год? Восемьдесят шестой. А я родилась в пятом.
– Так давно? Я даже такого года не помню.
– Ты многое не помнишь, потому что не можешь этого знать, – бабушка смеется и треплет внучку по голове шершавой ладонью с узловатыми искривленными пальцами. Ее пальцы, как она рассказывала, попали в мялку для льна. С тех пор у нее одна рука с такими кривыми пальцами. Скорее всего, были переломы. Только тогда же не лечили – замотали и все. Вот и срослись неправильно.
– Дороги – этой вот – не было в ту пору. Ее потом колхоз насыпал, и мост через речку построили. А то вон в том месте, где у нас река на два рукава расходится, были два моста деревянных. По ним ходили, и телеги ездили. А машины, да трактора – не прошли бы. Как весна – так мосты и сносило. Их заново строили. А что? Лес рядом. Все мужики из деревни соберутся, телеги запрягают, в лес едут. Там навалят сосен. Привозят на берег. Мост построят. Если вёсны не снежные,