был да порослее, его в Сибирь на рудники, к Демидову.
Марья Дмитревна долго в болезни пролежала, всё ей сон тот вещий вспоминался, да Федина ладонь. Долго не решалась Сухопарова в Каменку письмо послать, родителям Феденьки такое страшное известие сообщить, но делать нечего, – написала.
Как оправилась, пошла пороги чиновничьи обивать, хлопотать за Федю. Чиновники кивали, слушали, но помочь отказывались: государыни-де воля. Уж она и плакала, и божилась, надеясь разжалобить царских вельмож, – ничего не помогло. К государыне на поклон ходила, высокомерная Анна и слушать бедную старушку не стала. Выхлопотала, лишь, посылки Феденьке каждые две недели отправлять. Да только не знала Марья Дмитревна, что ватрушки и пироги не узник Петропавловский потчует, а охрана местная.
По церквам поехала: если люди не помогут, так Господь посодействует, не оставит раба божья Фёдора.
Не гуляет горе в одиночку. Три месяца пройти не успело, после тяжелой болезни скончался Иван Иваныч, известие об аресте сынков совсем его подкосило. Не пил, не ел, только бредил, называл какие-то имена, Анна Михайловна молитвы шептала, да кружевным платочком слезы со щёк вытирала. А как преставился Иван, заголосила: «На кого ты меня, миленький покинул. Что ж станется-то теперь с нами».
После смерти мужа Аннушка долго жить приказала – словно чёрною тучей покрылась Каменка, тишину гробовую нарушал, лишь, собачий лай, воронье, да изредка плач ребенка.
Кое-кто из оставшихся крестьян недавно успел семейством обзавестись. Работы в Каменке прекратились, батраки от недосмотра сами себе предоставлены были, развалилось хозяйство Розановское, в один год на убыль пошло, наживалось долгими трудами.
Перед смертью Иван Иваныч письмо оставил.
«Андрей воротится, ему передайте», – сказывал. Никто не знал, почему старшому письмецо предназначалось, видать, ему отец больше всего доверял, что-то важное сообщить хотел. Никто того письма не читал, так оно и лежало в резной шкатулке на секретере.
Михаил Иваныч в Москву подался. Сначала на клиросе пел, затем постриг принял, отрёкся от мира, надел чёрную ризу. Говаривали, в Троице-Сергиевой лавре он.
«За рабов божьих Андрея и Феодора молиться стану, авось Господь простит». Больше о Мишеньке не слышали – пути Господни, ведь, неисповедимы.
…На рудниках Демидовских тяжко Андрею пришлось. Рудокопы мёрли как мухи; кормили скудно: похлебкой жидкой, да квасом, да водкой иногда баловали, особенно зимой, чтобы кровь в жилах не стыла. После такой жратвы от ребят кожа и кости оставались и болезни всякие «липли», то бишь, приставали.
Бывало, под вечер наёмные казачки разожгут костры на кургане, дозором владения Демидовские обходят – не убежишь. А ребята в рудниках света белого не видят, в цепях, да кандалах до изнеможения работают. Мечтал Андрейка о бане русской. В деревнях такие строили, отец Иван Иваныч в Каменке две поставил в виде бревенчатых срубов, а в центре – окошко.
Разденешься