как разлетаются в клочья плетеные стены и низко нависающий потолок, как что-то недобро бурчащий человечек отлетает прочь от разворачивающегося крыла… и пусть будет благодарен, если его походя не придавят лапой… Он напрягся и…
Ничего. Он по-прежнему лежал, уткнувшись носом в стенку, а никса и мальчишка возились с его ногами… ногами, не лапами! В груди словно ледяная змейка зашевелилась. Он напрягся еще, точно надеялся выдавить привычный и родной драконий облик на поверхность…
Ничего.
– Заживает как на оборотне! – никса засмеялась. – Только вот тут и тут… – ее холодные влажные пальцы коснулись его спины и затылка. – Сперва затягиваться начали, а теперь… – она не закончила.
– Ага! Прям дырки… Будто клыками проткнули. – мальчишка совершенно бесцеремонно ощупал ему спину и затылок. – И на груди дыра – тоже не заживает! – снова ухватил его за плечи и встряхнул, переворачивая.
Его перекрутило, как деревенские бабы перекручивают выстиранное в речке белье, и он дохнул мальчишке прямиком в лицо. Пусть огонь опалит неприспособленные для этого легкие и глотку, лишь бы увидеть, как у человечьего ублюдка вспыхнет голова, и он пронзительно заорет и замечется, натыкаясь на стены и свою подружку-никсу!
Из груди вырвался сдавленный хрип, тонкая ниточка слюны повисла на губе.
– Точно шилом пырнули! Или когтем… – радостно сказал мальчишка, тыча ему пальцем в грудь.
Ледяная змейка в этой самой груди разрослась в целого ледяного змея, обвив его тугими кольцами. Когтем… пырнули. Он должен был ее сжечь! Дохнуть пламенем в наглое человечье лицо, осмеливающееся прикидываться драконьей мордой, и смотреть, как зубастая ухмылка стекает вместе с расплавленной чешуей. А потом коготь Кризы вошел ему между чешуек – и его огонь исчез. Ее зубы вонзились в гребень и в спину, в гребень и в спину…
«Это она. Я не знаю, как она это сделала, но точно – она! У меня больше нет огня, нет крыльев, я… я больше не могу стать змеем?»
– Да будь ты еще раз проклята, лекарка, лучше б ты меня убила! – содрогаясь всем телом от подступающих к горлу рыданий, заорал он.
Никса и мальчишка дружно шарахнулись – только что нависавшие над ним лица исчезли из поля его зрения, мгновенно царила тишина, потом мальчишеский голос задушенно пробормотал:
– Говорил я тебе, нечего подбирать каждого, кто на берегу валяется! Этот, вот, и сам не хотел. – физиономия мальчишки снова появилась над ним, он хмуро поглядел на лежащего. – Ты это… Не ори! Если чего не нравится, Ашша не убьет, она добрая, а я так с дорогой душой пристукну.
– Митрошка, замолкни! – Ашша склонилась, снова водя мокрыми косичками по груди. Нагло ухватила его за подбородок, покрутила голову туда-сюда, оттянула веко… и по рукам ей не дашь! Он пытался, но… рука не поднялась. Точнее, поднялась, чуть-чуть, потом обессилено упала на грязный тюфяк. – Очнулся! Конечно, больно ему, плохо, вот и несет всякую чешуйню.
«Не смей говорить с истинным змеем Лун как с равным,