тывать обильную слюну.
Пироги пекла бабушка Тимохиных, а ее зятю, Артему Сергеевичу Журавлеву, все соседи наравне с дворничихой Грушей завидовали черной завистью. Такой тихой, покладистой тещи во всем подъезде никто больше не имел. Мария Васильевна отличалась интеллигентной скромностью, кротким нравом и глубиной восприятия жизненных неурядиц, дарованной не всем, а исключительно благонадежным. Но в этом семействе все были благонадежны, и тем таинственней оказалось происшествие, в одночасье изменившее и статус семейства, и общественное мнение.
В октябрьский погожий день, именно в субботу, у Тимохиных пропала девочка Лиза. Вышла из дома, а назад не вернулась. Соседки с постными лицами несли соболезнования, шептались по углам о назревавшем конфликте, частых ссорах и давнем грехе самой Марии Васильевны, но сказать точно ничего не могли. С чьих-то слов, оброненных по недомыслию, заговорили о похищении. Детей целую неделю не выпускали во двор, в школу провожали по часам, по часам и встречали. Дворничиха Груша с пушистой метлой блюла напряженную обстановку, с утра до вечера мела у подъезда окурки и зорко примечала подозрительных элементов, праздно шатающихся по дворам.
Большого смятения в самой семье Тимохиных почему-то не происходило, а должно было – случай неординарный, из ряда вон выходящий, – пропала девочка, и никто пальцем не пошевелил, чтобы ее разыскать. Вечером первого дня Мария Васильевна все-таки побежала по дворам-подворотням, два раза зачем-то забегала в жилищное управление, просила ключи от подвала. Дочь ее Юля с малолетним сынишкой на улицу не показывалась, поочередно названивала мужу на работу и в милицию. В последней инстанции просили успокоиться, подождать, чего – непонятно, и через три дня прийти в отделение с заявлением о пропаже ребенка.
От ярости у Юли синели губы. С большим усилием она вызвонила мужа, вырвала его из лап научного совета, и через полчаса ошарашенный новостью и бездействием правоохранительных органов Артем Сергеевич вместе с тещей бегал по соседним дворам, осматривал подъезды и рвался в подтопленные подвалы, по три раза уже проверенные Марией Васильевной.
На вторые сутки объявилась милиция. Двое мужчин с серыми лицами в прокуренных кожанках не торопясь прошли по квартирам, поспрашивали соседей и предполагаемых подруг, долго всматривались в виноватые лица. Ничего. Никто не видел, никто не слышал. На третий день обученная собака по кличке Пальма, обнюхав девичий ботинок, метнулась от подъезда влево, затем вправо и с разочарованием присела возле огромной лужи под домовой аркой.
Ровно за неделю перед странным происшествием коммунальщики вспомнили об отопительном сезоне и, воспользовавшись безмятежностью выходного дня, решили проверить годность ржавых труб. Трубы давления не выдержали, благополучно потекли. Прямо на выходе со двора собралась грандиозная лужа, правда, мелкая, но по ширине от стенки до стенки, обойти невозможно. Мальчишки пускали в ней бумажные кораблики, крушили целые флотилии, и кто-то из активистов кирпичами выложил мостки. Ходили по ним, как по болотной гати, не надеясь на скорое осушение. Потому что все трудовые резервы во главе с управдомом латали трубы. Вот-вот ждали первые заморозки.
По кирпичам Пальму водили до самого вечера, но собачье дефиле себя не оправдало. След обрывался возле лужи, а возле трансформаторной будки, где Лиза остановилась всего на секундочку, след ее за три дня успели залить мочой дворовые коты и бомжи из соседнего сквера. Спросить пятилетнюю Люсю из двенадцатой квартиры никто не догадался, а если бы спросили, то Люся с удовольствием бы ответила, что с пропавшей Лизой она столкнулась именно возле трансформаторной будки и даже поинтересовалась: «Куда бежишь?», но неопределенный ответ «на кудыкину гору» мало чем мог помочь оперуполномоченным и Пальме в частности.
– Легкие шаги у девочки, – сокрушался младший сержант опергруппы, подбадривая собаку. – Ну, Пальмуша, милая, ищи, ищи…
Невольно чувствуя за собой вину, овчарка смотрела преданно и печально. Поздно спохватились, если бы сразу, а через три дня – какие следы!
После неудачных розыскных мероприятий по всему району волонтеры с ответственными лицами расклеили нежные, трепещущие на осеннем ветру листки с лицом приятным, овальным, с чуть раскосыми глазами и глубокими ямочками на щеках. «Разыскивается… 13 октября… ушла и не вернулась… 1989 года рождения… всех, кто видел, кто знает…»
Никто не видел. Никто не знал. Как в воду канула, в дворовую зловонную лужу, из которой бродячие псы лакали оголтелыми стаями, а потопленные кораблики превратились в грязную жижу…
Шестой «А» лихорадило три недели. Профилактические беседы о собственной безопасности вел сам директор в надежде, что нестандартная ситуация скоро сама собой разрешится, беглянка вернется под сень родного дома, и нарекания со стороны общественности школа, возможно, избежит. Как только на гранитный пол вестибюля ступила лакированная туфелька инспектора из отдела народного образования, директорское упование сменилось тихим отчаянием. Все ожидали наказания, чувствовали – виновны без вины. Кто-то слышал, как в учительской бабушка Лизы кричала с сердечным надрывом: «Сделайте же что-нибудь!». Сделать хотели, но что именно,