не хуже ее. С первого взгляда было видно, какая удивительная любовь связывает мать и сына. Когда Федя вышел за чем-то из комнаты, Надя сказала, хваля его: “Он и по хозяйству, и дров нарубить, и с коровой, и воды наносит. Ну а когда может – на озеро, рыбу удить, не удержишь. Вот только мальчишки дразнят его, что он сидит с иглой за пяльцами, как девчонка”.
Мама заказала Наде несколько полотенец, украшенных старинной строчкой, и белое платье и оставила ей задаток. Надя успела исполнить заказ и прислать его нам в Москву до того, как разразилась буря, – до разгона Учредительного собрания. А мама не успела послать ей деньги. В разгар переворота, при нелегальной жизни, нам не представилось возможности вернуть Наде долг. У меня сохранился кусочек белого полотна с шитой сквозной мережкой – память о тихой жизни Нади и ее мальчика с веснушками.
В начале сентября мама вернулась в Петроград. Приближалась осень, и мама с Виктей решили, что на некоторое время останутся в Петрограде, а мы – дети – пойдем в школу в Москве, где климат был помягче и политическая атмосфера была не такой напряженной. Друзья наняли для нас квартиру в Нащокинском переулке около Арбата и записали нас в гимназию Поповой.
За нами в деревню приехала Ида Самойловна, мама поручила ей повезти нас прямо в Москву. Было грустно прощаться с няней – надолго ли? Но кто мог подумать, что мы с нею расстаемся навсегда?
Мы приехали в Москву рано утром. На извозчике от вокзала до арбатского переулка я смотрела во все глаза – Москва! Меня поразили маленькие деревянные дома и палисадники наряду с большими городскими зданиями, электрические трамваи, перегонявшие лошадок, впряженных в крестьянские телеги, женщины в платках, мужчины в армяках, наряду с горожанами, одетыми по-европейски, множество церквей, их яркие купола и частый перезвон колоколов.
В нашей квартире, где из окон был виден храм Христа Спасителя, стояла только самая необходимая мебель – надо было ее обжить. Скоро начиналось учение в гимназии. Было решено, что мама вернется в Петроград, a мы останемся с Идой Самойловной. Мама обещала навестить нас в октябре и затем взять нас в Петроград на рождественские каникулы.
И.С., однако, отказалась остаться с нами – ее тянуло в Петроград. Помимо мамы и В.М., она дружила с женой Луначарского и через них, по ее словам, надеялась найти себе место в жизни. Тогда мама обратилась к знакомой нам по Алассио Дуне Мосоловой, которая в довоенные годы служила бонной в не революционной семье Разорёновых, поселившейся в Алассио. Жители нашей виллы подружились с ними. Мама обратила внимание на способности молодой Дуни и на ее желание учиться и предложила давать ей уроки русского языка и истории. Владимир Михайлович, брат Викти, занимался с ней математикой. Дуня была крестьянкой из деревни Ронское, возле Осташкова, и приехала в Москву для заработка. Там она поступила к Разорёновым. Вернувшись в Россию, она продолжила учение и кончила прогимназию.
Дуня охотно согласилась взять на себя все заботы о нас и вес- ти наше хозяйство.