к морали чтоб привыкал,
а коли не понял – в веках чтоб пропал.
Хамство растёт, восходит, как рожь,
но не беда, ведь есть сенокос:
где-то косилкой, где-то серпом;
с корнями сложнее – уж их топором.
Не терплю и не жалую
Не терплю и не жалую рамок,
направлений, течений и школ;
пусть цензура наводит порядок,
рвёт и мечет, бьётся об пол.
Пусть цензура брызжет слюною,
захлебнётся ядом своим,
пусть смеётся она надо мною —
никогда я не буду другим.
Не терплю и не жалую фальши,
что из пальца сосут за столом,
греют чресла, надевши гамаши,
поучая про жизнь за окном.
Греют чресла, не зная покою;
строчат книги, взяв псевдоним;
пусть смеются они надо мною —
никогда я не буду другим.
Не терплю и не жалую лести,
от неё лишь жгучая боль;
языки за зубами подвесьте,
дифирамбы сведите на ноль.
Языки за зубами с хулою
завяжите узлом уж тугим;
пусть смеётесь вы надо мною —
никогда я не буду другим.
Жили-были
Жили-были идеалы,
но нашлись «друзья»: менялы,
приживалы, запевалы,
аморалы вне опалы.
Практику поправ морали,
ценности всё подменяли,
палкой нравственность гоняли,
совесть просто же копали.
Жили-были, обещали,
сладко пели, зазывали,
где стелили, где лизали,
пыль усердно напускали.
Напускали, но не знали,
что такое уж видали,
проходили, изучали
и успешно провожали.
Жили-были идеалы,
но нашлись «друзья»: менялы,
приживалы, запевалы,
аморалы вне опалы, ж
Перемелется
В споре многое перемелется,
коль язык словно мельница,
молотит без устали, да вот
беда: без дела руки и голова.
Эх, ноги туда же, но топчутся,
правда, изредка всё ж ворочаются,
но, право, без продыха молотят жернова,
в пользу бы силушку болтливого языка.
В пользу бы силушку голове,
ногам да рукам, по плечу стали
неприступные горы всё ж нам!
Жаль, конечно!..
Но пока усердно трудятся языки,
всё скорёхонько, окромя молотьбы,
летит, поспешает в тартарары!..
Стой!.. Задержись
Стой!.. Задержись на день, на два,
а может, на неделю…
на месяц, год иль навсегда:
я рад тебе без меры.
Я рад тебе как никогда,
увидеть тебя – Счастье!
Ведь мы же Братья навсегда,
тебе мои объятья.
Тебе