покалечил? – усомнился Тито.
– Не я, – повторил Доминик и без тени иронии добавил: – Если бы это поручили мне, я разнес бы казино не в девять утра, а в полночь, когда в нем было бы полно народу. И вряд ли ты разговаривал бы сейчас со мной, потому что после моего взрыва раненых точно не осталось бы. Невинная жертва должна умирать быстро и без мучений – это принцип Тремито.
– Знаешь, иногда я начинаю сожалеть, что мы заключили это перемирие, – пробурчал Тито, глянув исподлобья на Аглиотти.
– В отличие от тебя я постоянно сожалею об этом, – криво ухмыльнулся тот, догадавшись, что в действительности хотел сказать ему собеседник. – И, как видишь, моя Мясорубка еще продолжается… Где Корда?
– Мы приковали его к лебедке в распиловочной, – пояснил представитель дружественной семьи и указал на дверь цеха. – Тулио – крепкий парень. Сомневаюсь, что у тебя получится запугать его.
– Плевать я хотел, боится он меня или нет, – бросил Тремито. – Ты прекрасно знаешь, что я приехал сюда не запугивать Тулио.
– В таком случае он – твой. Прощайте, – закончил Тито и дал знак своим людям рассаживаться по машинам. Посредники свою задачу выполнили, и им больше не было резона задерживаться в порту.
Велев братьям Саббиани следить за выездом из дока, а Джулиано и Чико – держать под контролем прочие входы и выходы, Доминик оставил себе в непосредственные помощники лишь Мухобойку. Томазо догадывался, какие страсти бушуют сейчас за внешним хладнокровием Тремито, и потому предпочитал деликатно помалкивать и делать свое дело без лишних вопросов.
Прежде чем переступить порог распиловочного цеха, Аглиотти остановился и снял с шеи амулет, носимый им с того самого дня, когда судьба впервые столкнула его с Тулио «Колабродо» Корда. Амулет представлял собой маленькое, размером с циферблат наручных часов, колесико от игрушечного автомобиля. Когда-то вместо этого колесика Доминик носил золотой крестик, который был при нем и в день свадьбы с Долорес, и в день рождения их сына Серджио. А также во время учиненной Тремито бойни на барже «Аурелия» и прочих совершаемых им dimostrativi assassini – как до, так и после инцидента в чикагской гавани. Аглиотти продолжал носить крестик даже тогда, когда на его совести было загубленных душ в несколько раз больше, чем у легендарного русского маньяка Чикатило. Кровавый Мичиганский Флибустьер давно не верил в Бога и сегодня затруднялся сказать, зачем вообще держал при себе раньше христианский символ.
Как, впрочем, не мог уверенно ответить самому себе и насчет того, почему носит сегодня вместо крестика это колесико. Доминик даже не помнил, как оно очутилось у него на шее, и узнал об этом только со слов сиделки, что ухаживала за ним на вилле дона Дарио (при Тотальной Мясорубке вилла Сальвини была превращена в неприступную крепость, где был оборудован самый настоящий госпиталь для пострадавших в межклановой войне членов семьи).
Все, что помнил Тремито о том жутком дне, отложилось у него в памяти коротким фотографическим комиксом.