нацелены в абсолютное совершенство, которое должен символизировать век двадцать первый, и возможно, что духом и плотью мы подготавливаем базис для общества сверхчеловеков!.. Представляете, что она такое мне говорит?? «Вы уж не обижайтесь. – она с этаким шельмоватым прищуром мне улыбнулась, девка-то эта бойкая. – Не обижайтесь, Викентий Палыч, что ваше присутствие в нашем будущем вовсе не обязательно. Каждый, дескать, хорош на своём месте и в своё время. Оттого вам наше поколение и не понять.» Это что же, думаю, за общество такое, в котором не каждому найдётся своё место?.. Почему, думаю, в ваших молодых головах так много чудаческих фантазий и так мало обычной прямодушной чувствительности?.. Отчего же вы, думаю, такие уродились, если кажитесь идиотами непугаными?..
– У каждого поколения свои задачи. – попробовал пояснить Евпсихий Алексеевич. – Но каждое поколение просто обязано жить лучше предыдущего.
– Пусть живёт лучше – я не буду завидовать!.. Пусть!.. Но пусть и уважение имеет ко всему, что претерпевали ихние отцы и деды, пусть засечёт себе в подсознанье все оттенки того страха, которым потчевали пращуров!
– А вы лично много претерпевали? – сердито напряглась Катенька.
– Екатерина Владимировна, миленькая!.. да мы столько претерпевали, что вам и не снилось!.. Да, Васильич?..
– Претерпевали до хера. – сокрушённо покачал головой Васильич. – Да разве можно всё так просто объяснить, когда сытый голодному не товарищ?..
– А надо попробовать объяснить!.. Вот моего папашу в воркутинском лагере сгнобили ещё до войны – он проходил по делу троцкистского заговора; мою маменьку, как жену врага народа, затравили на работе, и она уволилась из школы, где работала учительницей физики, и потом до самой смерти посудомойкой в заводской столовой вкалывала. У ней руки имели этакий кроваво-красный цвет от кипятка и щёлочи – я уж, извините, эти-то руки очень хорошо запомнил, уж так она гладила меня неловко этими руками по головке, стараясь быть ласковой, а не получалось. И померла маменька, когда мне восьми лет ещё не было, и с того самого возраста меня содержали в детском доме, где детки злые водились и всякого новичка лупили почём зря!.. Спрашиваете вы нас, Катенька, много ли мы претерпевали?.. Вот у Васильича родители без вести пропали, куда-то пошли из своей оголодавшей деревеньки, неизвестно куда, а его в сиротский приют подбросили ночью, он толком и рассказать про своё детство ничего не может, поскольку всё детство проболел. «Только, – говорит. – и помню, как лежу в больничной койке, кашляю да в бред впадаю, дескать, возникает надобность у меня срочно встать и куда-то пойти, поскольку есть там что-то важное, что именно меня и дожидается.» С четырнадцати лет он за токарным станком работал в две смены, даже в передовики производства выбился, да только у станка втулка какая-то полетела, потому что механик выпимши был и подкрутил втулку не так, как следовало, и теперь у Васильича двух пальцев нет на правой руке… Да, Васильич?
– Да, Викентий Палыч.
– Отрезало