Он, конечно, чужой для любого кусочка Эллады. И то же самое и в Македонии. Эпирот – и другого в Македонии и не могло быть. Он и Миртала, оба не только мать и сын. Они – чужие. Их не понимают и не любят. Кто-то пусть даже и восторгается. Но не в этом дело. Здесь корни не только наглости Аттала, но и уверенности в своем. Он – признанный настоящий полноценный македонянин. И его племяннница. А эти… Эпиротка и ее сын-полукровка.
И в Персии… Что, на самом деле, он делает? Естественно, и здесь он чужой. Везде все одинаково. Но именно поэтому он, как никто, понимает, чтобы властвовать – надо разделить. Лишить персов их культуры, идеологии, религии. Для этого нужно что-то дать взамен. Своей религии ни в Македонии, ни в Эпире, по сути, не имеется. Додона в Эпире красноречива вполне. А в остальном… Что огород зря городить – все уже сделали. В Афинах и других полисах. Все это и обрушено на Персию. Ему с его универсализмом завоевателя все равно, а вот македоняне, чувствуется, начинают понимать, что они, как и персы, могут распылиться в этом космосе. И их сопротивление в высшей степени характерно. Нет миссионерской деятельности, никакой миссии нет и не может быть. Осуществляется жесткая политика втискивания непокорного населения в его конструкцию. Использовался в этих целях соответствующий удобный шаблон. И македоняне каплями впадут в этот поток. Никуда не денутся.
Говорят о желании… моем желании… создать новую народность, сблизить две цивилизации.
Не сближать, а разделять… душить прекрасные порывы… нет… души прекрасные порывы… и властвовать.
И его брак с Роксаной, красивой девушкой, которую он выбрал для себя и своих целей, вполне соответствовал его замыслу, ибо брак этот сблизил с варварами, и они прониклись к нему доверием и горячо полюбили его за то, что он проявил величайшую воздержанность и не захотел незаконно овладеть даже той единственной женщиной, которая покорила его.
«Когда Александр увидел, что один из его ближайших друзей, Гефестион, одобряет его сближение с варварами, и сам подражает ему в этом, а другой, Кратер, остается верен отеческим нравам, он стал вести дела с варварами через Гефестиона, а с эллинами и с македонянами – через Кратера. Горячо любя первого и глубоко уважая второго, Александр часто говорил, что Гефестион – друг Александра, а Кратер – друг царя. Из-за этого Гефестион и Кратер питали скрытую вражду друг к другу. Однажды в Индии ссора их дошла до того, что они обнажили мечи. К тому и к другому бросились на помощь друзья, но Александр, пришпорив коня, подъехал к ним и при всех обругал Гефестиона, назвал его глупцом и безумцем, не желающим понять, что он был бы ничем, если бы кто-нибудь отнял у него Александра. Кратера он сурово разбранил с глазу на глаз, а потом, приведя их обоих к себе и примирив друг с другом, поклялся Аммоном и всеми другими богами, что никого из людей не любит так, как их двоих, но если он узнает когда-нибудь, что они опять ссорятся, то непременно убьет либо их обоих, либо зачинщика. Рассказывают, что после этого они даже в шутку ни словом, ни делом не пытались поддеть